В которой выясняется, без чего профессор Снейп не может жить И она не спросила, куда я ушел
И с чем я стучался к ней —
Она просто сказала: «Возьми с собой
Ключи от моих дверей».
Б. Гребенщиков — Профессор Стоун, напомните мне, что за неработающие обряды вы безуспешно пробовали зимой? Чтобы разоблачить их как суеверия? Вы столь глупы, что используете незнакомую магию, не зная, к чему это приведет? И нужно обладать просто-таки редкостной тупостью, чтобы позже не сделать вывода, что все происшествия, в результате которых чуть не погиб Флитвик, пострадали четверо студентов и с которыми с трудом и риском для жизни справилась Ковалевски, — ваших рук дело! — я медленно пил кофе, сдерживая раздражение и досаду. — До такого не дойдут даже хаффльпаффские первокурсники! — о своей встрече с Пушком без магии я не стал упоминать, и без того происшествий хватило. — Что вы себе позволяете?! Вы… Покажите руку! — Какую руку? — в первый момент не понял я. — Левую! Мне кое-что рассказали о вас авроры! А я еще защищала вас и говорила, что этого не может быть! Мои ярость, раздражение и досада исчезли бесследно, сменившись ледяным спокойствием. Я медленно, аккуратно расправляя сладки, закатал рукав мантии. — Вы хотели видеть Смертный Знак? Что ж, смотрите, это редкость, мало кто покажет его вам с такого расстояния. Или он нравится вам как украшение? Но его, знаете ли, больно ставить, — я пожал плечами и оперся левым локтем на край столика, держа в руке чашку. — Вы думаете, что вам все позволено?! Как же, у вас ведь какие-то там заслуги, вы — герой войны, прославившийся непонятно чем! — Стоун с размаху опустила свою чашку на стол, и та рассыпалась на мелкие кусочки. — Что вы о себе возомнили?! Самодовольный, самовлюбленный убийца! Совершенно не понимаю, почему вас вчера не забрали в Азкабан! Я машинально вынул палочку, не обращая внимания на в ужасе отшатнувшуюся женщину, произнес: «Reparo!» — и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. В Большом зале Флитвик горестно покачал головой, глядя, как Стоун старается отодвинуть свой стул как можно дальше от меня. Мне хотелось на ком-нибудь сорваться, и выходящая Ковалевски в этом своем очередном пестром платье была подходящей мишенью: — Профессор, как дела с изучением красящих заклятий? Хоть что-то уже получается? — А как же! — радостно отозвалась она, доставая палочку. — Сейчас покажу! Она неожиданно махнула ею в мою сторону, перекрашивая мою мантию во что-то голубое в розовую клеточку. — Ой, неплохо получилось, правда? — засмеялась профессор и обратным движением руки вернула мантии нормальный вид. — Клеточки неровные, мало тренировались! — я почувствовал веселую злость. — Кстати, а вы проиграли мне пари! Ведь пришлось-таки пользоваться моей ворожбой? — теперь она уже веселилась от души. — Интересно, и чего же это ради я тут занимался самоистязанием? Не скажете? — мне было смешно и обидно одновременно. — Думаю, вы знаете, — Ковалевски посмотрела совершенно серьезно. — Чтобы видеть цветные сны, — она ушла, оставив меня посреди коридора. Но дурацкое пари… Этого нельзя было так оставлять. Я разыскал профессора защиты от темных сил во дворе замка: — Мадам Ковалевски, что вы хотите от этого вашего пари? — Выполнения вами условий, — она по-прежнему улыбалась. — Когда вам занести зелье? — Так не пойдет. Одной вашей ворожбой не обошлось, пришлось пользоваться нашими простенькими проклятиями. Так что проиграли вы! — переспорить ее почему-то оказалось очень важным. — Ох, — теперь ее лицо выражало искреннюю досаду, — ладно, будем считать, что проиграли оба. Чего вы хотите? — Думаю, вы ходите на мои занятия остаток семестра и работаете наравне с учениками. Третий курс, Гриффиндор/Слизерин. Я смотрел, у вас в это время окно между уроками, — я знал, что предлагаю самую насмешливую и язвительную группу из имеющихся. Но раз уж я не могу выиграть вчистую, то уж отравить даже и частичную победу своей противницы сумею! Она прикусила губу, что-то прикидывая про себя, и, явно с трудом преодолевая внутреннее сопротивление, кивнула. В понедельник, войдя в класс на втором уроке, я обнаружил Ковалевски смирно сидящей за последней партой, уставившись в дно котла, ее волосы были стянуты в хвостик тонкой красной ленточкой, а на плечи накинута простая черная мантия. Студенты с любопытством разглядывали ее и полушепотом строили предположения одно другого интереснее. — Профессор Ковалевски хотела бы немного освежить свои знания в области зельеделия, а потому до конца семестра будет посещать мои занятия, — в эти слова мало кто поверил, но это уж не моя печаль. — Мадам Ковалевски, вы, надеюсь, помните, как обращаться с котлом и горелкой? — Какой из пяти способов вы имеете в виду, профессор? — похоже, сдаваться она не собиралась: общепринятыми в зельеделии были только четыре. — На ваше усмотрение. Итак, сегодня мы готовим противоядие для яда Локусты… — я указал ученикам на записанный на доске рецепт. К концу урока Ковалевски поставила на мой стол не один, а три флакона с зельями. Даже на вид было понятно, что требуемого противоядия нет ни в одном из них. Ладно, потом посмотрю, что это такое. …Хм, во всех трех флаконах оказалось вполне действенное противоядие — три разные модификации заданного мной состава. На следующем уроке я получил четыре варианта обезболивающего, опять-таки отличные от данного мною рецепта; а через урок — пару разновидностей восстанавливающего память состава. Вариации на тему все продолжались. Нет, я тоже люблю вносить изменения в зелья, чтобы полученные составы как можно точнее отвечали поставленной задаче. Но я уж никак не думал, что деревенская ведьма на моих уроках будет демонстрировать мне подобные умения! — Мадам Ковалевски, у вас никак не получаются нужные зелья? Снял бы я с вас баллы, если б знал, к какому факультету вас отнести! — Что-то не так, профессор? Я готова сама пробовать все приготовленные мною составы, чтобы не было сомнений в последствиях их применения… Гриффиндорцы с уважением посмотрели на Ковалевски, а слизеринцы — с вопросом: «И что вы теперь будете делать?» — на меня. В глазах моей коллеги явно читалось, насколько трудно дается ей выполнение условий пари. Мне подумалось, что она не будет следовать моим указаниям ни при каких условиях и, если для какого-то действия не найдется альтернативного способа, — она его придумает, лишь бы не подчиняться мне. Что ж, это как раз понятно… Стал бы я размахивать побрякушками и прыгать босиком на ее уроках!.. Отказаться же от условий ей не позволит гордость. — Как это вы ухитряетесь находить все новые модификации? — Я думала, вы знаете, — она искренне удивилась, — в зельеделии важно творить, это искусство, — и добавила, погасив ложную надежду гриффиндорцев на то, что есть способ ничего не учить: — Основанное на точной науке, разумеется. Она еще и издевается! Решила цитировать мое вступление к занятиям по зельеделию для первокурсников! — Чего вы хотите добиться? — спросил я у нее на перемене. — Вы могли бы взять назад свое обещание. Я же вижу, вы держитесь из последних сил! — Ну да, — не стала спорить профессор. — Но, во-первых, обещание я все-таки дала, а во-вторых — вы тоже должны выполнить мое условие. Продолжалось это долго. Ковалевски изощрялась в том, чтобы выполнять мои указания только частично, и, поскольку я давал задания, допускавшие все меньшую вариативность, это вызывало уважение. А у меня в комнате на полке стояла баночка с неизвестным мне зельем и притянутой к ней резинкой инструкцией. Испробовать его я никак не решался, а отказаться… Ну, у меня тоже гордость есть! И что со мной будет в результате применения этой зеленовато-белой густой жидкости? Знаю я эти женские зелья — добра не жди… Вероятно, действие должно быть заметно, потому что Ковалевски регулярно поглядывала на меня и досадливо качала головой. Рога она на мне собралась выращивать, что ли? У меня ведь все-таки занятия на всех семи курсах! Профессор Снейп, пострадавший от неизвестного зелья, — такое посмешище запомнится надолго… Пахла жидкость крапивой, розмарином, кислым молоком и еще какими-то травами — не припомню, чтобы я где-то встречал такой набор компонентов… — Вы боитесь? — наконец спросила она у меня. — Что мне нужно сделать, чтобы убедить вас в отсутствии злых намерений? И почему я не решался попробовать ее зелье? С какой только гадостью ведь в жизни не экспериментировал! Но вслух сказал: — Вы не отважитесь на это. Я могу сварить для вас зелье преданности — когда-то я придумал его по приказу Темного Лорда. Им поили тех, кого Лорд подозревал в измене — в живых оставались только самые преданные, — я решил устроить ей еще одну проверку? Возможно. Но в следующий раз она залпом выпила поданный мною стакан. Зелье имело признаки смеси пяти сильнодействующих ядов: двух смертельных и трех с прочими малоприятными последствиями. Я посмотрел в ее распахнутые глаза: — Вы смелая. — Нет, доверчивая, — она поставила стакан на край стола. — Сколько мне ждать последствий? — Проявятся через полчаса, действие закончится к вечеру. Вы даже не спросите, что за последствия? — Думаю, через полчаса увижу. Ковалевски ушла готовиться к своим занятиям, а я разбил об пол стакан. Она снова смотрела с тем же выражением лица — понимание и доверие, которые я совершенно непонятно чем заслужил! Использование ее зелья стало выглядеть совсем иначе: если раньше баночка напоминала мне о моем проигрыше, то теперь не выполнить инструкцию было бы все равно, что сдаться без боя. Если уж Ковалевски, не моргнув глазом, выпила зелье преданности… Тут уж я не могу ей уступить! — Мистер Криви! Что это у вас? Что вы клали в это варево? Рецепт ведь ясно написан на доске! Минус десять баллов! — Но, профессор, говорят, что профессор Ковалевски вносит изменения в составы, и вы с этим не спорите… — младший Криви огорченно посмотрел на свой котел. — Это потому, мистер Криви, что профессор Ковалевски хотя бы знает, что делает, а не пытается попасть пальцем в небо! А, может, правда, давать студентам основы составления зелий? Курсе на шестом-седьмом? По крайней мере, их фантазии будут более осмысленными… Надо бы обсудить с Дамблдором. Директор в кабинете был не один: — Вероника, вам ведь нравится преподавание! Вы ладите со студентами. — Я студентов не люблю! И общаюсь с ними только потому, что людей вообще я не люблю еще больше! А сейчас у меня есть предложение о работе куда более привлекательное, чем ваша обветшалая школа. — Хорошо, — похоже, Дамблдор сдался, — вы уходите по окончании семестра. Минерва, узнайте, пожалуйста, чем занята мисс Грейнджер — думаю, маггловедение все же стоит отдавать магглорожденным… А, Северус, проходите, мы с профессором Стоун уже закончили разговор… За обедом Ковалевски барабанила по столу серебряными ноготками. Ей не шло, золотистые были бы лучше… Зелье преданности когда-то было моей гордостью. Отдавая кубок в руки предполагаемого предателя, ему говорили, что оно смертельно для изменника. Это было правдой: тех, кто не решался выпить его или чья рука дрожала, Лорд убивал без раздумий. Тех же, кто роптал в ожидании действия зелья, ждало жестокое наказание. А горд я был тем, что, придав составу признаки пяти ядов, я сумел ограничить его реальное действие окрашиванием ногтей в серебристый цвет, да и то — всего на полдня. Но использование противоядий меняло цвет «маникюра» на золотой… Надо бы рассказать об этом Ковалевски… завтра. Вечером я вылил половину содержимого баночки на кусок ткани, набросил ее на голову и приготовился ждать необходимые полчаса. А смыв остатки и высушив волосы, посмотрел в зеркало… Идиот! И как я сразу не догадался, к чему была вся таинственность?! Я был зол на себя, и мне хотелось сказать что-то Ковалевски. Но пока я не придумал, что именно. По ту сторону зеркала стоял человек с ровно блестящими черными волосами и почти нормальным цветом лица. Никогда не считал косметические зелья интересными… — Так куда лучше! Что это ты сделал? — поинтересовалось зеркало. — Знаешь, я нашел несколько новых заклинаний немоты. Думаю попробовать на тебе, — сообщил я, и оно недовольно замолчало. — Вы напоминаете мне скорпиона: прежде, чем поцеловать самку, он кусает ее и отравляет своим ядом, — я тоже вспомнил это описание: скорпион делает так потому, что иначе самка сама его укусит. — Я не умею проигрывать, но все время побеждать скучно. Я перестаю уважать таких людей… — Профессор Ковалевски, — как вечером не знал, что сказать, так и утром выходило не намного лучше. — Я хочу попросить у вас прощения за свое отношение к вам… — Вы с ума сошли?! Что вы делаете?! Как будто вы не знаете, что не выживете и дня без своих язвительности и ехидства! — Разумеется, — я мысленно ругнулся, признавая ее правоту. — Я просто хотел убедиться, что вы это понимаете, профессор.
| 
Великобритания, 28.04.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
