СОДЕРЖАНИЕ:

»Статистика:

Фанфикшн » Romance (33) » Les Memoires (Воспоминания)

---

Глава 2

J'ai bien envie de voler comme si j'étais le fils d'Icare Daniel Lavoie, T. Sechan “Long Courrier”* Просыпался же он, как правило, потому что было уже пора. Иногда ему хотелось проснуться от солнечного света, или пения птиц, или запаха почек, набухших на ветвях Гремучей ивы, или еще какой-нибудь ерунды, но Профессору Зелий не полагались апартаменты с окном на Хогвартский двор, или Запретный лес и даже на избушку Хагрида. Ему вообще не полагались апартаменты с окном. Ему полагалось подземелье, достаточно сухое и прогретое, чтобы тонкие пальцы лучшего Мастера зелий в этой занюханной стране не скрутило артритом раньше положенных трехсот лет, и достаточно изолированное, чтобы ничто, кроме внутреннего чувства времени, не тревожило сна этого самого Мастера. Только если после нескольких бессонных ночей это чувство подводило, эльф-камикадзе дергал дрожащей лапкой край расшитого слизеринскими гербами покрывала, чтобы робко произнести: «Профессор, вы распорядились вас разбудить», а затем, если повезет, увернуться от пинка. Особенно неприятной эта процедура было во время рождественских каникул, когда профессор пребывал в отвратительном расположении духа. О, нет, само Рождество было ни при чем. К нему, как и к любым традициям, профессор относился с уважением. Но каникулы… Хорошо, что вечно визжащий беспорядочный ворох младших учеников (к которым сам профессор относил всех по пятый курс включительно), как правило, уезжал домой. Плохо, что многие ученики шестого и седьмого курсов оставались. Была б его воля, он объявлял бы карантин на дни рождественских каникул, ведь эти маленькие мерзавцы оставались здесь вовсе не для заявленного повторения материала перед сдачей выпускных. В дни рождественских каникул в Хогвартсе махровым цветом расцветала Первая Любовь. Расслабленные отдыхом преподаватели сквозь пальцы смотрели на слоняющихся по своим и чужим коридорам учеников. Здравый смысл подсказывал, что при свете дня они вряд ли зайдут дальше невинного тисканья и поцелуев по углам. Целенаправленные рейды предпринимались вечерами и были очень результативными. Кто-то (профессор не знал, кто, но если бы встретил, то силой влил бы в его глотку горшок Приворотного зелья с волосом, выдранным из бороды Хагрида, причем невзирая на пол негодяя) пустил по школе слух: если лишиться девственности на последнем курсе, то НОЧИ** сдашь без проблем. А Зелье для бесплодия продается в Хогсмите, галеон за бутылку, но бутылка большая, и если покупать в складчину, получается терпимо. Правда, поговаривают, что если его много пить, то потом родишь сквиба, но, во-первых, это слухи, а во-вторых, зачем много? Колдунья, что его продавала, уверяла, что достаточно одной ложки, чтобы потом месяц голова болела только из-за вопроса, с кем. Проще всего (и профессор предлагал это каждый год на педсовете, посвященном организации работы школы в каникулярное время) было накрыть весь Хогвартс Заклинанием Охлаждения (отдельные остряки-рифмоплеты называли его Заклинанием-нестоянием, но это было не совсем справедливо: оно действовало и на женщин), но преподаватели всякий раз отказывались, проявляя удивительное единодушие и глядя на него, как на сумасшедшего. Они предпочитали вечернее дежурство, ловя учеников на нарушении правила школьного устава, которое старосты обычно сообщали старшим курсам после общего банкета в гостиных: секс в стенах школы запрещен. «Почему?» – едва ли не хором спрашивали обычно студенты. Он тоже спросил в свое время, и получил такой же ответ, как и десятки курсов до него и двадцать курсов после него: «А кто его знает». Версий было много, все сводились к двум основным: это глупый предрассудок, порожденный ханжеством предков, либо распоряжение старого осла Дамблдора, сделанное от зависти к студентам, которые еще могут, в то время как он уже нет. Эти объяснения не устраивали юного Снейпа, но других никто не давал. Истинную причину он узнал много позже, но совершенно растерялся, найдя эту же информацию в каком-то маггловском труде не то по медицине, не то по психологии, где речь шла об эффекте телегонии. Он не брезговал читать книги магглов, в отличие от большинства своих товарищей, равных по происхождению. Отправной точкой для признания состоятельности маггловской науки послужило осознание того, что все вещи, которыми он пользовался во время обучения, все правила, заклинания, рецепты, все составляющие магического мира насчитывали сотни и тысячи лет. Чем ближе во времени была вещь, тем менее важной была ее функция. Озаренный этой догадкой в один прекрасный день, он перечитал самую подробную историю магии, которую только смог достать (это было многотомное немецкое издание – вот и пригодилось знание языков, которое все считали не более чем забавой). Закончив чтение, он ужаснулся: после Мерлина не было придумано ни одного нового заклинания! Только расшифровка списков, обнаруженных во время раскопок. После Николя Фламеля никто не попробовал обзавестись собственным философским камнем! Когда он начал преподавательскую деятельность, то обнаружил единственное отличие новых учебников от старых: они были написаны более простым, более понятным детям языком! Нет, конечно, изобретения появлялись почти каждый год, но какие? Леденцы с любым вкусом? Шоколадные квакающие лягушки, мармеладные жужжащие жуки, перечные ругающиеся чертики? Напоминалки, забывалки, пыхтелки, раскладные ковырялки в заднице? Живя по утвержденным тысячи лет назад законам, мир магии ветшал и вырождался. Снейп обомлел, когда получил подтверждение своих мыслей в маггловской науке, называемой генетикой. Близкородственные браки ведут к накоплению мутаций. Родовые черты, которыми так гордились чистокровные, были проклятой меткой обреченных, и логическим концом каждого древнего рода должно было стать появление на свет обладающего безупречно ярким «фирменным» признаком сквиба. Несчастного изгоя, вынужденного жить в мире магглов, для которых шестой палец Вилкисов или альбинизм Малфоев будут всего лишь уродством. Наверное, переживания о судьбе всего волшебного мира были признаком взросления: раньше эти мысли не приходили ему в голову. Было только легкое недоумение: почему многие волшебники назывались великими только за то, что смогли немного приблизиться к истинному величию. Основателей Хогвартса, например. Ужасное время, отвратительное время, если подумать. Зашуганный до полубеспамятства домашний эльф в отцовском доме выполнял свои обязанности без волшебной палочки. Этому презренному существу достаточно было щелкнуть пальцами, чтоб добиться такого же эффекта, которого он сам достигал только медленными помахиваниями деревянным обрубком и серьезным до маразма произношением «Вингардиум Левиоса», да и то лишь когда ему соизволили эту деревяшку купить. И кто из них после этого больше достоин называться презренным? О покупке палочки вообще не хотелось вспоминать. Все было противно: полумрак магазина, колонны пыльных коробок, похожих на маленькие гробики, навязчивая вежливость хозяина… «Пробуйте, пока не определите, которая из них ваша. Не вы выбираете палочку, а палочка выбирает вас». Как будто он был не более чем руками, чтобы махать палочкой и не более чем ртом, чтобы озвучивать ее желания. Живой глупый придаток к настоящему деревянному волшебству. Когда после беспрецедентно долгих проб они оставили заказ на особую палочку, его интересовали только два вопроса: почему волшебники считают себя венцом творения, если в одном волоске из хвоста единорога больше волшебства, чем в задницах всех директоров Хогвартса за последние четыреста лет, и что будет, если взять самого тупого маггла и заставить его вызубрить несколько наиболее распространенных заклинаний и научить держать палочку? Не получится ли из него вполне пристойного министра магии? Через неделю пребывания в Хогвартсе Северус написал домой отчаянное письмо с просьбой забрать его отсюда немедленно и перевести в Дурмстранг. Опасаясь выходить из общей гостиной после отбоя, он отложил поход в совятню до утра, а утром сжег письмо в камине. Его остановил не страх перед реакцией отца, и не мысль, что гриффиндорцы подумают, будто он спасовал, а один простой вопрос, пришедший ночью: с чего он взял, что в Дурмстранге по-другому? Почему он решил, что в другой школе занимаются чем-то, кроме квиддича и зазубривания заплесневелых заклятий и стандартных рецептов? Из-за чего он предположил, что в Дурмстранге золотые памятные знаки вручают за новые зелья и заклинания, а не за пятьдесят пойманных сничей? Оставалось одно: заниматься самообразованием, благо библиотека в Хогвартсе была просто неисчерпаемой. В огромном зале, заполненном стеллажами со старыми и новыми книгами, редко бывало людно, разве что перед экзаменами да в плохую погоду. Ученики Хогвартса предпочитали проводить время на трибунах поля для квиддича. Мерлин свидетель, кто-то из них мог не знать, как звали волшебницу Рейвенклов, но счет последнего матча на кубок Хогвартса знали все. Игроки факультетской команды могли быть непроходимо тупы в трансфигурации, не отличать Годрика Гриффиндора от Родерика Бегшота и не мочь состряпать элементарного противоядия, но они неизменно были самыми популярными учениками. Толпа восторженных почитателей провожала их на тренировку и обратно, вваливалась в Общую гостиную и, пуская слюнки, наблюдала, как уставшие чемпионы раздеваются с помощью Раздевающего заклинания, надевают пижаму с помощью Одевающего заклинания и по очереди левитируют друг друга в спальню. Факультетская сборная была неприкосновенна для шуток или недовольства, и когда Северус осведомился у капитана, способен ли он подтереться без волшебной палочки, его побили всей командой, даже не задумавшись над серьезностью вопроса. Смешно, но больше всего на свете волшебник должен был бояться заклинания «expelliarmus»: без куска дерева в руках он становился хуже маггла – у тех оставались мускулы и кулаки. Альтернатива перестать быть придатком своей палочки засветила вдруг во время изучения предмета, который добрая половина учеников считала пустой тратой времени – на Зельях. А на старших курсах (к тому времени он имел репутацию, достаточную для того, чтобы не заводить друзей) у него уже была возможность экспериментировать с теми компонентами, которые продавали на Диагон-аллее. Нашлось и место, где можно было уединиться и спокойно работать, не опасаясь, что его найдет ненавистная четверка гриффиндорцев с вопросами, сварил ли он уже себе зелье от прыщей. Как ни странно, этим местом оказался (страшно сказать) женский туалет на втором этаже. Впрочем, женским его можно было назвать только условно, поскольку им никто не пользовался: там уже тридцать лет обитала пренеприятнейшая особа по имени Миртл. Правда, Северусу понадобилось всего десять минут, чтобы рыдающая Миртл исчезла в отверстии унитаза и не появлялась в туалете неделю, а затем послушно исчезала, стоило ему войти. Все довольно большое, хоть и залитое водой помещение было в его распоряжении, и мокрый пол не вредил маленькому водостойкому огоньку – должен ведь быть прок и от волшебной палочки. Он проводил здесь много времени: в котле кипело очередное зелье, в коридоре время от времени слышались шаги (Северус даже не вздрагивал: из туалета сильно пахло сыростью, на дверях висела табличка «Не работает», а для подстраховки он наложил заклинание, любезно напоминающее каждому, кто сунулся в коридор, что он забыл нечто важное совсем в другом месте), а сам экспериментатор листал книги в поисках способа отбить запах, вкус и цвет у мерзкого варева, которым обычно оказывались самые дельные зелья, просто мечтал, но чаще всего читал первый попавшийся растрепанный том, прихваченный из библиотеки. Иногда это беспорядочное чтение приносило ценнейшие плоды: прекрасная память Снейпа впитывала все прочитанное, процеживая его затем через частое сито логики (его конек, напрочь отсутствующий у многих волшебников). Какие вещи всплывали! В один прекрасный день он набросал на куске пергамента систему работы над тем, чтоб стать анимагом, но по зрелом размышлении скомкал пергамент в плотный шарик и запустил в голову Миртл, пришедшей посмотреть, не ушел ли он (сам удивился, когда попал и мысленно назначил пятьдесят очков Слизерину). Перспектива уметь превращаться в животное была заманчивой только на первый взгляд. В самом деле, что за радость потратить три года жизни, чтобы узнать, что в любой момент сможешь превратиться в лягушку. Ну, может быть, в змею, хотя вряд ли. Потом, превращение осуществлялось за счет мысленных усилий и контролировалось сознанием, что неумолимо перестраивало само сознание по образу и подобию животного. Ну и наконец это просто скучно: иметь возможность превратиться в одно животное. То ли дело транфигурация… Она казалась идеальным вариантом, пока Северус не споткнулся об очевидную мысль: транфигурировать во что угодно можно без проблем, а вот вернуть себе человеческий облик можно только обратным заклинанием, то есть махая палочкой и произнося древнюю абракадабру. А чем махать, если захочешь превратиться в змею, и чем говорить, если захочешь превратиться в рыбу? Вот зелья… Самым сложным оказалось найти жабросли, да еще в количестве, достаточном для экспериментов. Опасаясь понапрасну расходовать драгоценное сырье, Северус неделями напролет комбинировал компоненты на пергаменте, отмечая проявляющиеся свойства и побочные эффекты. Наконец он составил рецепт, кажущийся идеальным, состряпал вязкую серо-зеленую жидкость, отдающую плесенью (а кто знает, как должно выглядеть это зелье, если его еще никто не варил? - даже сравнить не с чем), нашел подопытного («Accio, мышь») и, волнуясь, влил в пасть бешено сопротивляющегося зверька ложку зелья. Опасаясь нарушить чистоту эксперимента оглушающими чарами, он держал мышь за хвост, а та дрыгалась и пыталась цапнуть, потом запищала дурным голосом, и на ее спинке начали набухать два симметричных бугорка. Через минуту из них развернулась пара мерзко-розовых крыльев. Северус отпустил мыший хвост. Она захлопала крыльями, взлетела, тут же испугалась и брякнулась назад. Он перевел дыхание: «Теперь, дорогая, главное – не сдохни, обидно будет, получилось ведь!». Мышь вновь взлетела и шлепнулась. Ровно через час крылья обмякли и отвалились. «Accio, мышь!». Он решил понаблюдать еще три дня – вдруг она все же подохнет, или облысеет, или еще что-нибудь выкинет. - Смотрите, ребята, Слинявусу наконец-то купили домашнего зверька! - Джеймс Поттер сложился пополам от смеха. – Ты теперь не расстаешься с ней, да? Надеюсь, это действительно она, а не он? - Какая разница? – не подумав, бросил Снейп, и гриффиндорская четверка расхохоталась еще громче. - Так тебе без разницы, противный? – манерно протянул Блек, закатывая глаза. - Боюсь, этой маггловской шутки никто не понял, кроме вашей кодлы и грязнокровой подружки Поттера, - прошипел Снейп. - А что ж ты тогда обиделся? – презрительно фыркнула Лили, хватая за руки готовых кинуться на него Джеймса и Сириуса. – Не пачкайтесь, ребята, идем. – И еще раз облила презрением, сверкнув зелеными глазищами. Северус на минуту забыл о драгоценной мыши. Говорят, такие зеленые глаза бывают только у маглорожденных колдунов… Мышь, воспользовавшись случаем, едва не удрала. «Accio, мерзкая тварь!» - Вау, Снейп, это такой новый способ – ублажать самого себя манящими чарами? - Да ладно тебе, Джеймс, пошли, - Лили тряхнула темно-рыжей копной, и Поттер зарысил следом за ней. Снейп усмехнулся: где-то с пятого курса интересы учеников переставали вертеться вокруг одного квиддича и начинали вертеться вокруг квиддича и секса. А мышь меж тем не сдохла, даже не заболела, и через три дня Северус с чистой совестью выкинул ее в коридор. Он едва дождался, пока все отправятся спать, набросил мантию поверх пижамы и выбрался из слизеринской гостиной, чувствуя, что сердце колотится где-то в горле. В коридоре он потянул носом воздух (да, длинный и крупный, зато удивительно чуткий, самый лучший нос, о котором только может мечтать мастер зелий) – Филча не было слышно. Бесшумно ступая босыми ногами по холодным плитам пола, он добрался до лестницы, и, то прислушиваясь, то принюхиваясь (амбре от филчевского одеяния было слышно раньше, чем его шаги), беспрепятственно выбрался на крышу одной из башен. Расчет количества зелья он сделал накануне, поэтому сейчас просто вытащил бутылочку из кармана и, задержав дыхание, проглотил тягучую пакость. Несколько томительных секунд ничего не происходило, потом по спине побежали мурашки. Он успел подумать, что нужно было снять мантию, чтоб не порвать, когда под лопатками будто ножом полоснуло. Неудивительно, что эта тварь так пищала! Северус упал на колени, охватив бока руками, машинально пытаясь дотянутся до больных мест, но крылья уже развернулись, хлопнули на ветру и поволокли худое тело к краю крыши. На мгновение он испугался, и крылья тут же сложились, послушные его воле, так же как руки или ноги. Он рассмеялся от радости и скользнул в ночь. Великий Мерлин, куда там вашим «Серебряным стрелам»! Задыхаясь от чувства неограниченной свободы, он несся вверх, к рваным тучам, потом спикировал вниз, сделав финт у самой земли и пошел на победный круг над островерхими крышами Хогвартса. На одну из них едва не свалился от смеха, вспомнив анекдот: почему факультетскую сборную качают после матча? – Чтоб яйца от ног отлипли! Больше всего хотелось сейчас взять Поттера за шкирку, потягать вокруг школы и спросить: ну и кто из нас хреново летает? А потом он опьянел от полета, и уже не думал о Поттере, и забыл о времени. И даже сначала не понял, что случилось, когда крылья вдруг онемели, и хотя, все еще расправленные за спиной, позволяли мягко планировать вниз, но все равно слишком быстро, опасно быстро, а когда до земли оставалось совсем немного, они отвалились и отлетели вбок, снесенные ветром, и он рухнул в мокрую траву, потеряв сознание от боли во всем теле. Снейп пришел в себя утром, и обнаружил, что грохнулся на проклятое поле для квиддича. Что ж, это было неплохо – быстрее найдут, так как двигаться он не мог. Он вообще не чувствовал тела: похоже, повредил позвоночник. Шеей и затылком он ощущал леденящий холод, исходящий от земли, и уже начал хотеть, чтоб его нашли прямо сейчас, а то и помереть недолго. Не то, чтобы он сомневался в способности школьного врача его реанимировать, но как-то не хотелось приобретать такой опыт в юном возрасте. Всегда успеется. Послышались голоса, и Снейп обрадовался было, но тут же тоскливо застыл: на поле вышла гриффиндорская сборная. - Питер, ты только посмотри, кажется, ночью шел дождь из лягушек. Самую большую занесло на наше поле. - Заткнись, Поттер, - с трудом проговорил он. - Она еще живая и квакает. Давайте отнесем ее в живой уголок, пусть о ней расскажут первому курсу на уроке по уходу за магическими существами. - Я сказал, заткнись. И кстати, где твой дружок Блек? Что-то ты сегодня солируешь. - А с чего ты взял, что его нет? – поинтересовался Джеймс, наклоняясь над Снейпом. - Псиной не воняет, - ответил тот, криво улыбнувшись. - Ах ты… - Джеймс пнул его в бок носком форменного сапога. - Джеймс, ты что, перестань, - вмешался было Люпин, но Снейп перебил его: - Зря стараешься, я не чувствую. - А вот так? – рявкнул Джеймс и, прежде чем Люпин смог оттащить его, пнул повыше и посильнее. Похоже, он умудрился найти единственное чувствительное место: бок пронзила резкая боль. Не в силах пошевелиться, Снейп только скрипнул зубами и почувствовал, как бессильная ярость выжимает слезы из глаз. Он отвернулся, не так быстро, как хотел, и Поттер заметил их. - Ой, вытрите слезки маленькому Слинявусу, похоже, он распустил нюни! - Ладно, Джим, хорош, - кисло сказал капитан, - похоже, ему правда кранты. - Так ему и надо, уроду немытому, - взорвался Джеймс. - Хорош, - повторил капитан, нахмурившись. Снейп снова криво усмехнулся и разлепил мокрые ресницы. - Уймись, Джимми-бой, даже твой фан-клуб находит, что ты зарвался. Настала очередь Джеймса трястись от ярости, не находившей выхода. От корпуса уже спешила мадам Помфри, Северуса унесли, он очень вежливо объяснил, что перед завтраком хотел немного полетать на своем «Чистомете», но свалился, и крайне неудачно. «Позвольте, Северус, а раны на спине? – Вероятно, зацепился за кольца, когда падал. Я не помню». Его уложили в больничном крыле, напоили болеутоляющим и зельем для сращивания костей, отвратительным на вкус, но он все равно был доволен, в том числе и потому, что после обеда к нему зашел Сириус сообщить ему, что он, урод косорукий, своим идиотским падением сорвал утреннюю тренировку, потому что из-за него (тут уже пошло непечатное) команда поругалась с ловцом. В общем-то обиженный за друга Сириус преувеличивал. Тренировка действительно была сорвана, но по большей части из-за того, что раздражение Джеймса мешало ему собраться. Напрасно он швырял метлу в привычные пируэты, надеясь, что знакомое чувство полета и атмосфера игры помогут ему успокоиться. Похоже, этот придурок здорово вывел его из себя. Джеймс наворачивал круги над площадкой, безуспешно пытаясь следить за действиями команды, но когда снич крутнулся у него перед носом, с легкостью увернулся от замедленного движения руки и улетел невесть куда с обидным жужжанием, похожим на насмешливое хихиканье, Поттер раздосадовано махнул рукой, спикировал на траву и ушел на трибуну. Оставив загонщиков и охотников баловаться мячами, капитан спустился за ним и сел на скамью. - Брось, Джеймс, плюнь и разотри. Все уже забыли об этом, а ты успокоиться не можешь. Да, сегодня ты зря с ним связался, но все равно забудь. Ну, в чем дело? Джеймс стукнул кулаком по коленке. - Ты не понимаешь, Чак. Он же нарочно нарывается! Я думаю, если б я его убил, он умер бы счастливый, что меня посадят в Азкабан. Да это, блин, мечта его жизни! – он повернулся к капитану. – Я не знал, что ему так плохо, а он, вместо того, чтобы сказать, нарочно подначивал меня, понимаешь? Он хотел, чтобы я его ударил! И теперь несчастная жертва лежит и стонет, а я – козел! Поттер уже вскочил со скамьи, начиная горячиться, но тут увидел, что Чак спокойно улыбается. - Знаешь, в чем прикол, Поттер? Никто так не думает. И я сомневаюсь, что кто-то, даже из Слизерина, принесет Снейпу открытку с пожеланием скорейшего выздоровления. Джеймс улыбнулся, все еще неуверенно, но Чак хлопнул его по плечу, и тот рассмеялся наконец. - Ладно, пошли завтракать. Потренируемся в другой день. --- * Я очень хочу летать, как если бы я был сыном Икара ** NEWTs

[К оглавлению] | Добавил: blue-crystall (21.01.09) | Автор: Gabrielle Delacour

Просмотров: 534 | Рейтинг: 5.0/1 | - Оценить - Отлично Хорошо Неплохо Плохо Ужасно

Всего комментариев: 0

Имя *:
Email *:
Код *: