Суббота 21 ноября вечер (токийское время). Аверс Снейп проснулся от нежного прикосновения. Мгновенно вспомнив всё, что предшест-вовало сну, он широко открыл глаза. Она была рядом. Сидела, нисколько не стесняясь своей наготы, и кончиками пальцев чертила узоры по его груди. Начинало темнеть. Увидев, что он проснулся, она сразу же улыбнулась, хотя до этого, как он успел за долю секунды заметить, лицо было серьёзным. Он поймал её руку и поцеловал в ладонь. Ему столько всего хотелось ей сказать, но слова толпились в голове бестолковым стадом, упорно не желая складываться в связные предложения. Она высвободила из его пальцев свою ладонь и принялась перебирать пряди его черных волос. Он, наконец, смог прошептать то главное, что нельзя было не сказать:
- Спасибо тебе, Алёна. Я даже мечтать не смел, что однажды стану по-настоящему же-ланен. А тем более, что меня кто-либо захочет видеть своим первым мужчиной. Ты… Ты сможешь простить мне причинённую боль?
- Северус, солнышко моё, да я тебе по гроб жизни буду за неё благодарна. Во-первых, я её почти не почувствовала. И у меня достаточно теоретической подготовки, чтоб понять, что это целиком твоя заслуга. Во-вторых, ты себе даже не представляешь, как я стеснялась. Подружки уже все замужем и с детьми. На худой конец у каждой парень. А я как дура все еще девочка. А в-третьих, у меня полно негативного опыта, когда я влюблялась, а на меня смотрели как на уродину, ещё бы, с такой-то фигурой.
Снейп удивлённо поднял брови, потом внимательно оглядел её.
- Не понимаю. Ты такая красивая, что мне с трудом верится в то, что вся эта роскошь досталась мне. У тебя вообще нет недостатков во внешности, - запротестовал он.
- Северус, не надо мне льстить, бога ради.
- Можешь быть уверена, я просто не умею говорить комплименты. Кроме тех шаблонных, про возраст, которые слышишь отовсюду и запоминаешь автоматически еще в раннем детстве. Если уж на то пошло, то я тоже далеко не красавец, но ты каких-то пару часов назад уверяла меня, что в жизни не видела никого красивее. И говорила, что-то про льва из мультика. Кстати, теперь-то ты мне можешь объяснить, что такое мультик?
- Это проще показать. А историю этого льва я тебе могу рассказать хоть сейчас, если ты, конечно, настроен слушать сказки, а не заниматься чем-нибудь более интересным, - и она снова провела пальцами по его телу сверху вниз, до самого его мужского естества. Профессор издал тихий стон удовольствия, но нашёл в себе силы покачать головой.
- Я бы с огромным удовольствием занялся этим самым более интересным, но у меня достаточно практической подготовки, поэтому, не сегодня, радость моя. И даже скорее всего не завтра. Сначала у тебя все там заживёт. А уже потом… если ты не передумаешь…
- Я не передумаю, Северус. Но как же ты? Тебе же трудно будет… ну, без этого.
- Ничего, я потерплю, а пока, давай займёмся чем-нибудь другим. Какие у моей королевы предложения?
Она забавно облизнулась и громко проглотила слюну.
- Знаешь, Северус, я бы поела. Раз уж мы в Японии, то не попробовать настоящую я-понскую кухню как-то грешно, ты не находишь?
- Ты уже ела это?
- Конечно. Это очень вкусно, но там, где я жила – «смертельно дорого», как сказал од-нажды один мой друг-японец. А ты пробовал?
- Нет, для этого надо было… как бы это сказать? Надо было бы хотеть получить удо-вольствие от еды. Новые впечатления. А я… - Снейп немного помрачнел, пытаясь объяснить. – До этого октября я существовал только потому, что у меня были дела. И полагал, что как только дела закончатся, как только я перестану быть полезным, я умру.
- Ты хотел умереть? – ужаснулась она.
- Нет, я даже этого не хотел. Я вообще ничего не хотел. Я устал, понимаешь. Устал быть недостойным и неподходящим. Когда-то, я ушёл от белых к чёрным, потому что белые не поняли меня, не пожалели, не помогли. Да что там, попросту не заметили. А чёрные звали, приходи, мол, ты наш, такой же как мы, у нас тебе будет хорошо, ты нам нужен. До этого я никому не был нужен, я и пошёл. Да ещё и девушка нашлась, которая говорила, что я тот самый неповторимый герой её романа, только вот лошадей и доспехи она предпочитает чер-ные. И чтоб рыцарь хоть по трупам, но взобрался на вершину. Я и рад был стараться. Я не-обходим, меня предпочли… Это потом я понял, насколько это всё грязно. Я не был нужен, моё мнение никого не волновало. Там не нужен был я, нужен был умелый раб. И как только я получил своё клеймо, добровольно получил, умолял на коленях, так сразу мне весьма доход-чиво объяснили, зачем это было нужно. Вот только к тому времени, я уже был покрыт чёрной коркой грязи и запёкшейся крови. Я стал чёрным, стал как они, пытаясь заслужить это клеймо. И ещё какое-то время я был покорным рабом, потому что не видел выхода и… знаешь, это больно, когда принцесса превращается в чудовище. Я это пережил, когда после нескольких месяцев бурной страсти, где меня уверяли, что я вне конкуренции, - профессор саркастически хмыкнул, - мне объяснили, чего от меня хотят на самом деле.
Он осёкся, внезапно сообразив, что рассказывать о себе такое особенно сейчас очень неразумно. Что, услышав такие подробности, она просто убежит от него. И этот день, который должен был стать одним из лучших в её жизни, превратится в её кошмар. Мерлинова задница, куда его понесло?! Он ругался про себя последними словами, проклиная свою внезапную не-сдержанность. Но она покачала головой и строго сказала:
- Ты должен закончить, Северус. Это необходимо.
- Это слишком страшно. Я не хочу тебя пугать и… и не хочу, чтоб ты разочаровалась во мне. Я боюсь.
Она улыбнулась, скользнула к нему под покрывало и крепко обняла.
- Северус, любимый, поверь мне, ничто на свете не заставит меня покинуть тебя сейчас. Твоё прошлое прошло. Только своим нынешним поведением ты можешь что-то изменить. Если ты будешь вести себя со мной скверно, тогда я, может быть, и разочаруюсь. Но то, что с тобой было раньше… для меня это очень важно, но только для того, чтобы лучше понимать тебя нынешнего. И тебе надо выплеснуть это. Нельзя так долго держать всё внутри. Это вредно для здоровья.
- Но выливать всё это на тебя, это жестоко.
- Можешь мне поверить, оставить это в себе ещё более жестоко. Северус, хоть раз в жизни пожалей себя! Не кого-то ещё, а себя. Тем более что, - она села, нависая над ним, и опираясь на одну руку. – Ладно, не думаю, что тебя шокирует моё медицинское сравнение. В конце концов, мы ещё не обедали.
- Вот и давай пойдём обедать, - перебил её Снейп, силясь подняться, но маленькая ладонь требовательно остановила его движение.
- Пациент, в вашем состоянии надо лежать, - шутливо, но твёрдо проговорила она. – Северус, пойми, это как нарыв в твоей душе. Ты очень долго жил с ним, это годами давило на тебя. И я не могу этому удивляться, ведь для того, чтобы нарыв побыстрей созрел, нужно тепло. А ты окружил себя со всех сторон ледяным коконом. Когда я тебя первый раз увидела, ты был угрюм, нелюдим и холоден, как айсберг. А теперь в твоей жизни стало больше тепла, вот нарыв и прорвался. И сейчас тебе надо говорить до тех пор, пока есть слова. Всё, что ты сейчас говорил, это гной, понимаешь, душевный гной. И от него надо избавиться. Тебе станет легче, когда ты расскажешь.
- Ты можешь отравиться им, это опасно.
- Северус, я тебя ещё раз призываю, подумай хоть раз о себе.
- Я и думаю о себе, никогда не прощу себе, если тебе будет плохо.
- Мне будет ещё хуже, если ты не выговоришься. Думаешь легко видеть, как ты винишь себя во всех смертных грехах? Как ты к себе беспощаден? Расскажи это, наконец, и признай, что это прошло! И начни жить. О прошлом необходимо помнить, но нельзя существовать в нём. Расслабься, Северус, я переживу даже самые страшные истории.
- Даже если они будут касаться… того, чем мы сейчас занимались? Понимаешь, я делал тогда страшные вещи… и со мной их делали.
- Даже если. Северус, у меня тоже есть противная и постыдная тайна, касающаяся именно этого аспекта человеческих взаимоотношений. Я никому об этом не рассказывала, но тебе расскажу, потому что ты имеешь право знать. – Она вздохнула. – Давай уже прекратим пре-пираться. Ты закончил на том, что тебя предала женщина, которую ты любил.
- Не любил. Думал, что люблю. Мне тогда много не надо было, чтобы так подумать. Честно говоря, мне и сейчас, кажется, не много надо.
И он рассказал всё. Как Арисса глумилась над ним, в тот вечер, когда он получил своё клеймо. Как издевалась, как наложила Империо, от которого он не умел еще тогда заслониться. И как вошло десятка три других «пожирателей смерти», которых пригласили на вечеринку. Как на его спине появились багровые рубцы от бича, который она держала в руке. И как после этого в комнату втащили какую-то магглу, и он долго насиловал её, а потом убил, потому что так приказала Арисса. Он рассказывал очень подробно, ничего не пропуская, всё, что помнил, а помнил он много. О своей апатии после того дня. О том, что он действительно на какое-то время почувствовал себя рабом, обречённым повиноваться. Как не видел вокруг себя ни единого проблеска надежды на избавление и безропотно выполнял любые, даже самые звер-ские приказы. Как убивал, пытал, насиловал. Как взрывал магглские машины, как жёг их дома. И как ему было при этом всё равно. Какая разница, что он делает. Что бы он ни делал, он всегда будет вызывать презрение и ненависть. Когда он не был таким чёрным, то его точно так же ненавидели. Даже когда он был совсем ребёнком, его отец в пьяном угаре швырял его о стену и орал, что он не его сын, а неизвестно чей ублюдок.
Он очнулся от этой всепоглощающей апатии только когда ему приказали пытать ребёнка на глазах у родителей. Он не смог. При одной только мысли, что он может уподобиться своему отцу, у него задрожали руки. И он плакал последний раз в своей жизни, когда на его глазах это проделала всё та же Арисса. Потом он был наказан, наказан жестоко, переломанные кости срастались долго и мучительно, почти обычным маггловским способом. Его после наказания подлатали ровно настолько, чтоб он остался жив и со здоровыми руками. Он ведь был умелым рабом. Как, придя в себя, он принял решение вернуться к свету и пришёл к Дамблдору, он тоже рассказал.
- Но теперь я не принадлежу ни тьме, ни свету. Во тьму я не хочу, а в свет меня не пус-кают. Я много лет существую только для того, чтоб искупить причинённое зло. Мне так хо-чется получить прощение, но как можно получить его за то, что я совершил? Всякий раз, когда мне не доверяют, когда озвучивают, что я «пожиратель», я по-прежнему чувствую боль. Она уже не такая острая, потому что я слышу это слишком часто, но от этого она не становится легче, и особенно, потому что это правда. И отнятые мною жизни я не верну. Я не принадлежу ни свету, ни тьме, и я так устал от этого. Только недавно я захотел жить снова. Не знаю, что из этого выйдет, но я хочу.
- Слава богу, Северус. Это прекрасно. А теперь пойдём, наконец, обедать. А то я плюну на твои благие намерения по поводу моего выздоровления. Ты разбудил во мне женщину Северус. И эта женщина с трудом соглашается потерпеть с тем, чтоб такой красивый мужчина не находился в ней. Я хочу тебя, профессор.
- Если ты думаешь, что я забыл о твоём обещании, то ты ошибаешься, - заявил он, на мгновение притиснув её к себе.
- Непременно, только к вечеру похолодало, давай сперва оденемся, если ты, конечно, не передумал, насчёт того, чтобы продолжить.
- Не искушай меня, - Снейп вздохнул и, достав палочку, пробормотал заклинания. Оде-жда пришла в первоначальный вид, что-то высохло, что-то разгладилось. И волшебным об-разом всё это на них обоих наделось. Он оставил в преобразованном виде только свою мантию, пока он в ней не нуждался, а им надо было на чём-то сидеть.
- Ну вот. Теперь ты должна мне рассказать, что обещала.
- Ладно. Будем надеяться, что это не повлияет на твоё отношение ко мне.
И она тоже принялась рассказывать, как боялась секса. Как из-за эгоцентричного, но слабого отца мечтала видеть рядом с собой сильного человека. И как одновременно боялась этой силы. И как прочла где-то, что после первого раза женщина всегда ощущает себя вещью мужчины, которому принадлежала. После этого она ещё больше стала бояться. И регулярно ей стали приходить на ум фантазии мерзкие и унизительные. О порабощённых женщинах, сча-стливых в своём рабстве, и о деспотичных мужчинах. В них выливались все её страхи. Снейп с удивлением слушал, как она пересказывала эти фантазии. Не все, но наиболее типичные. Это было примерно то, что происходило на тех вечеринках в Малфой-мэнор. Только в её фантазиях женщины становились источником дохода, поэтому об их целости заботились, а на тех вече-ринках они были всего-навсего расходным материалом.
- Я никогда не представляла себя в виде героини этих фантазий, Северус. Мне было противно, когда это ко мне приходило. Но это не значит, что оно не возбуждало. И мне это так мерзко, ты даже не представляешь насколько. А теперь я, от этого, кажется, свободна. И у меня нет слов, чтоб выразить, как я тебе за это благодарна. Потому что это ты мне показал, что всё это блажь и дикость, а я дура, что верила печатному слову.
- Ты не чувствуешь себя вещью? – поддразнил он.
- Не чувствую, - улыбаясь, покачала она головой. – Я это я. Раньше я думала, что после этого от меня словно оторвут кусок. А теперь я понимаю, что, наоборот, во мне где-то внутри была пустота, а ты заполнил её, Северус.
Он задумчиво посмотрел на неё.
- Знаешь, а у меня ведь такое же чувство. С того самого момента, как мы это сделали. И я понял, что первый раз в жизни я не был ни насильником, ни жертвой. Что ты мне себя пода-рила.
Она потянулась всем телом, вызывая у мужчины желание снова использовать палочку и лишить их одежды опять, но железный профессор зельеделия устоял. Всё что угодно, но в следующий раз не должно быть и следа боли. Она поднялась.
- Ох, Северус, мы навыясняли отношений на годы вперёд. Пойдём уже поищем место, где можно поесть. Надеюсь, у нас не будет проблем с йенами?
- С чем?
- Северус, йены, это маггловские японские деньги. Что у тебя было в школе по маггло-ведению? – засмеялась она.
- Ничего. У меня не было такого предмета вовсе, - притворно обиженно насупился Снейп. Но долго он не выдержал и рассмеялся. Ему действительно стало намного легче после того, как он выговорился. И она не глядела на него с осуждением. В её глазах, когда он рассказывал, были только печаль и сопереживание ему. Она не обвиняла, она жалела, и это было не уни-зительно. И теперь он почувствовал, что где-то внутри словно развязался тугой узел, который всё время давил на него. Может он и вправду сможет теперь начать жить? Профессор вернул своей мантии прежний облик, уменьшил её и спрятал во внутренний карман сюртука. Потом они взялись за руки и пошли обратно на тропинку, туда, где он бросил её синюю мантию. Она молчала. Иногда он искоса поглядывал на неё. Она о чём-то глубоко задумалась и беззвучно шевелила губами.
- Что с тобой такое, Алёна? – спросил он ласково, привлекая её к себе.
- Ш-шш, не сбивай меня, - сердито заявила она. – Я планирую пообщаться с местным населением, мне надо сосредоточиться. Не хочется блуждать в поисках ближайшего кайтена всю жизнь.
Профессор зельеделия с интересом посмотрел на свою женщину. Он понял, что ещё многого о ней не знает. Они вышли к тропинке неподалёку от места, где сошли с неё. И уви-дели стоящего к ним спиной изящного, судя по всему довольно молодого японца. Она вдох-нула и пошла вперёд, выговаривая на одном дыхании нечто совершенно невероятное:
- Аноо, сумимасэнга. Ватаситати но онака га суку нодэ, итибан тикаку киссатэн я кайтэн ва доко ка осиэтэ итадакэмасэн ка. (Простите за беспокойство. Мы проголодались, не будете ли вы так любезны подсказать, где находится ближайшее место где можно поесть? (перевод не буквальный, а литературный. прим. автора.))
|
Великобритания, 29.04.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
