Город Лондон прекрасен, в нем всюду идут часы.
Сердце может только отстать от Большого Бена.
Темза катится к морю, разбухшая, точно вена,
и буксиры в Челси дерут басы.
И. Бродский Солнце Я привезла с собой ароматические свечи. Сегодня мы зажгли зеленую, наполняющую комнату запахом вербены и свежих листьев. Потому что пришло время праздновать приход весны. Анук прибежала из школы, принеся с собой ее свежесть, чуть приправленную запахом городской пыли. Моя маленькая странница. Она обнимает меня, крепко упираясь лбом в плечо, порывистая, уже спешащая куда-то. Когда она оборачивается, я вижу ее развевающиеся под весенним ветром волосы, зелено-синие, как земля, пробуждающаяся после зимы, глаза, и сердце замирает, потому что в этот момент она остро, нечеловечески красива. И еще острее боль, что она покинет меня. Что все дети когда-то вырастают и уходят… Она смеется и убегает на улицу. Минутные чары спадают с меня, и я вижу то, что есть на самом деле – сорванца в уже испачканном комбинезоне. Никто не заберет ее у меня. Кому бы это могло понадобиться? И станет совсем взрослой она еще не скоро.
Сегодня мы закроем магазин пораньше. Мы можем изредка позволять себе такое, - после Рождества торговля пошла бойчее, наша шоколадная стала по-настоящему популярной, и мы уже отработали все потраченные на обустройство деньги. Скоро я смогу уже записать в свою маленькую красную записную книжечку прибыль.
Мы пойдем с Анук и малышкой пускать кораблики в ручье. Да, конечно, до первого ручья здесь нужно идти дольше, чем это было в маленьких городках, почти деревеньках. Но я все равно не жалею. Весна в Лондоне прекрасна. Это миф, что Англия – страна туманов и в ней постоянно идет дождь. Мой Лондон – совсем другой, такой, как сегодня, – когда солнце играет зайчиками на чистом стекле моей витрины, квадратами ложится под ноги, ласкаясь к ступням, резче очерчивая контуры каждого камня на древней булыжной мостовой. Это Лондон, насквозь просвеченный солнечными лучами, которые лучше отделяют правду от лжи, чем рентгеновские.
Это город, впитавший в себя наслоения веков и множество разных культур. Вот даже весной на его улицах расцветают растения, привезенные с самых разных краев света – вплоть до самых экзотических, Кустарники, живые изгороди, розы на клумбах, деревья с коричневыми, серебристыми, красноватыми листьями… Столица не брезглива и, как ни странно, не чопорна – вбирает себя все, перемалывая в неповторимую смесь.
И когда мы, мокрые и смеющиеся, возвращаемся домой, мне приятно предвкушать, как мы войдем в теплую, почти жаркую комнату. Потому что одна из привычек англичан – почти постоянно жить в непрогретом помещении, по которому гуляют ветра, так и не стала моей. Думаю, вот это тепло – тепло без малейшей мысли об экономии или традициях, - и притягивает людей в мою шоколадную. Влюбленные Наконец он понял, что же приводит его раз за разом в это маленькое кафе даже когда встречи с информатором прекратились. И почему он просто не применил к хозяйке «Обливиэйт». Его вело сюда любопытство, - то самое, что убило кошку и когда-нибудь обязательно убьет профессора Северуса Снейпа. В глубине души профессор был очень любопытен, да и не бывает хорошего зельевара без того, чтобы ему не было интересно: а что будет, если к отвару вот этого добавить щепоточку вот того…
- Откуда вы, мисс Роше?
- Тот, кто пытался меня убить, думаю, должен называть меня просто Энн. И на «ты».
- Чушь! Если бы я пытался убить, то убил бы. Я просто хотел знать, что вы из себя представляете. И, кстати, почему Энн? Вы не англичанка, - не спрашивает, а утверждает он.
- Нет. Но, как говорил один мой друг, имена не имеют значения.
- Фамилия французская, но ваш акцент не французский. Похож, но я могу поручиться, что это не он.
- Акценты тоже не имеют значения. Кстати, вы только задаете вопросы. Не желаете сами ответить на парочку?
- Задавайте. Поверьте, я всегда могу стереть вам память.
Это почти не шутка, но она улыбается.
- А чем вы занимаетесь?
- Пять дней в неделю стараюсь не позволить малолетним болванам взорвать школу.
- Вы учитель? – ее брови удивленно приподнимаются.
- Мастер зелий.
- И это ваше единственное занятие?
Нет, ну она что, совсем не понимает, как рискует, - искренне изумляется про себя Снейп.
- Для меня и этого вполне достаточно.
- Простите, я же ничего не знаю про учителей в магическом мире…, - вздыхает она, очень глубоко и очень притворно. А в глазах пляшут даже не бесенята, а вполне половозрелые черти…
«Обливиэйт», - думает Снейп. Только «Обливиэйт», и в скорейшем времени, но… не сегодня. Не знакомится же заново - это, в конце концов, утомительно.
***
Снейп, – вот как его звали. Имя, вполне подходящее ему, - столь же резкое, как его черты лица, как его угловатые кисти рук.
Наконец я поняла, что заставляет меня все-таки говорить с ним, хотя он угрожал мне.
Я видела что-то в его лице, спрятанное глубоко под нездоровой бледностью, характерной для человека, мало бывающего на воздухе, под легкими морщинками вокруг твердо сжатого рта, под приподнятой бровью. Что-то, что меня беспокоило, заставляло, как мотылька, в попытках проникнуть к огню биться раз за разом о твердое стекло. Его лицо напоминало заколоченное наглухо окно дома, населенного призраками. Старые привычки не умирают. И если вы однажды занимались исполнением чужих желаний, пытались согреть кого-то, утешить, изменить хоть чуть-чуть жизнь, этот порыв никогда не оставит вас.
Кстати, когда я снова попыталась прикоснуться к краю его сознания, почувствовать его, как однажды уже получилось у меня, я натолкнулась на что-то, похожее на стену (нет, стекло фонаря, стекло). Головная боль иглой прошила висок. Мне показалось, что он слегка улыбнулся, как будто смог почувствовать мою неудачу.
- Но я все-таки не понимаю, - говорит он. – Ты же ведьма…
Я поморщилась. Неправильное слово, неправильное. Хотя по сути это недалеко от истины.
- Ты же ведьма… Но ты не училась ни в одной из магических школ. И палочки, я полагаю, у тебя тоже нет.
- Нет.
- Тогда как ты училась? У кого?
- Меня учила мама. Кроме того, мы долго были в дороге, встречались с разными людьми…
- Неужели ты ничего не знала о магическом мире все это время? Мать о нем тебе не рассказывала?
Знала ли я о магическом мире? В то время, когда мы с мамой бродяжничали, запутывая узлы из дорог на разных континентах, заметая следы, чтобы мамин страх не шел по пятам, мир был весь наполнен чудесами. Безумные седобородые мудрецы, знающие все о тебе цыганки, двери, появляющиеся там, где вчера была стена, какие-нибудь шкатулки или браслеты в лавке старьевщика, про которые, взяв в руки, сразу понимаешь, что эти вещи живее своих давно ставших прахом хозяев… О да. Наверное, я в каком-то дальнем уголке сознания знала, что у каждого города есть и магическая изнанка. Думаю, и мама, идущая по жизни во след своим предсказаниям, научившая меня плести заклинания и делать талисманы, проводить обряды и вызывать духов, знала о нем. Но мы всегда были одни. Словно изгнанники, бежали все дальше и дальше. И мне трудно сказать – то ли мама боялась магического мира, то ли просто хотела побыть в изоляции и одиночестве. И она никогда не рассказывала мне о других магах.
- Нет. Мы с мамой не были особенно близки, - отвечаю я.
Когда он собрался уходить, я протянула ему бумажный кулечек.
- Это подарок.
Он нахмурился.
- На самом деле я не люблю сладкое.
- Возьмите, пожалуйста. Эти вам понравятся. Они напоминают мне вас.
Он скупо кивает и уходит. В своем черном пальто с разлетающимися полами он выглядит как большая черная ворона.
Я улыбаюсь ему в спину. Они напоминают мне вас. Маленькие конфеты в форме закрытых устриц с начинкой пралине.
***
- А девочка? Ее нужно будет отдать в школу волшебства, - сказал Северус Снейп, внутренне готовый отстаивать реальные и мифические преимущества Шармбатона для девочки с французским акцентом и способностями к беспалочковой магии. Ему-то и без нее хлопот хватает. – Ей же десять?
- Девять. И я считаю, Анук сама решит, что для нее лучше.
- В магические школы поступают в одиннадцать лет. Ты не можешь оставить ее без образования!
- Она ходит в обычную школу. Что же касается… волшебства, то она и так многое умеет. Она умная девочка.
- Что ж, очень рад. Мне же нет никакого дела, если умная девочка случайно разнесет по бревнышку квартал-другой.
Она засмеялась. Смех резкий, как голос экзотической птицы. Она не боялась его, хотя уже знала, что мало что может ему противопоставить.
Вот это всегда удивляло Северуса Снейпа в людях. Удивляло до ступора, а иногда – до непостижимой, неуемной ярости, как в случае с этой гребаной шайкой Джеймса-ублюдка -Поттера. Свобода. Бесстрашие. Беззастенчивость. Смелость жить так, как хочется: делать широкие жесты, широко улыбаться, - и все это естественно, не думая о том, что есть другие люди, которые тебя ненавидят.
Ему не верилось, что именно у ее виска он держал палочку. И пускай она не знала, как ею пользоваться, но она почувствовала, что с ее помощью можно убить. И сейчас она смеется и пьет вместе с ним кофейный шоколад. Стал бы он пить шоколад с тем, кто угрожал его убить? О да, небольшие вечерние посиделки с Вольдемортом, - всегда ему не хватало…
Все это в ней, в этой хозяйке кафе, беспокоило его. Он никогда этого не понимал. А Северуса Снейпа с детства раздражало то, что он не может понять. Ему казалось, она издевается над ним. Этой своей пляшущей юбкой, этим своим спокойным лицом.
И этот запах. Как будто что-то горит.
Вокруг Энн, - конечно же, - все пахло корицей, и шоколадом, и кофейными зернами, и ванилью, - но это на расстоянии трех шагов. А если находиться так близко друг к другу, как они сейчас, - разделенными только стойкой, - его острое обоняние чувствовало ее настоящий запах. Как спустя десять секунд после удара молнии в летнюю грозу. Запах июльских гроз и поливаемых дождем пшеничных полей.
Ничего общего с мадам Розмертой, кроме разве что места за стойкой: ни пышной груди, ни кудрявых волос. Наоборот: где у той объем, пышность, здесь – худоба, гибкость виноградной плети. Но общее есть. И Снейп даже от удивления приоткрыл шире глаза, когда понял, что общее – это чувственность. Во всех плавных, томительно тянущихся движениях, в этом смехе. Даже в лице, на котором не было косметики, все равно сквозило что-то откровенное, что-то почти непристойное. И это длинное платье, пляшущее вокруг ног, как будто живое…
«Может, нужно переспать с Розмертой?» - усмехнулся про себя Северус Снейп. Но он никогда не любил пышных женщин. И он вспомнил об этом, когда уже сделал несколько шагов за стойку, за ее границу.
Запах стал сильнее: ветер перемен, дух откровения, запах пожара и озона. Скрежет долго не работающих машин, запустивших адскую машину мистической взаимосвязи.
***
Он целует меня с силой, со страстностью, перекрывая мое дыхание, как мальчик, дорвавшийся до сладкого… или как человек, у которого давно не было женщины.
Он прижимает меня к стойке, которая своим твердым краем врезается в бедро. Его тело тоже жесткое, и сила рук неожиданна для такого худощавого мужчины. И я стою между двумя этими плоскостями, напряженная, как тетива, и тянусь изо всех сил до его губ, потому что он на голову выше меня, и не понимаю, как я смогла так зависнуть в пространстве, держась, казалось бы, только за воздух. И кофта прилипает к вспотевшей спине, и в коленях появляется знакомая дрожь… Ведь, в конце концов, у меня тоже давно не было мужчины.
Кафе закрыто уже давно, в помещении почти темно, только желтоватый свет лампы над стойкой, освещающий наши фигуры, привлекал первых весенних мошек.
Мои руки уже сами начали нащупывать застежку юбки. Девочки должны уже спать, но дверь в их комнату еще приоткрыта.
- Не здесь, - оторвавшись от поцелуя, прошептала я. Нахмурившись, он потирает предплечье. Видимо, все-таки ударился о стойку.
- Да, не здесь, - говорит он. - И не сейчас.
Он поворачивается спиной… и уходит.
Я остаюсь, почти остолбеневшая от неожиданности. Да, такого со мной еще не было. Меня успокаивает только одно: теперь-то я уже точно его не увижу. __________________ Солнце - Аркан XIX. Священная истина, тихое счастье, стремление к свету, доверие к себе. Примирение со своей "теневой" стороной. Означает достижение чего-либо важного, долгожданное исполнение желаний. Влюбленные - Аркан VI. Противоречия, состояние выбора и, следовательно, свободы. Люовь как выражение единства и полноты. Равновесие между необходимостью и свободой. связь между причиной и действием. Эта карта предостерегает Вас и говорит о большой эмоциональной свободе и пренебрежении последствиями своих поступков, продиктованных чувством. Идите вперед или отступайте, но не пребывайте на месте.
|
Великобритания, 01.05.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
