Императрица Сегодня в шоколадной выходной. Я получила партию брикетов шоколада и планирую сделать сладостей на весь следующий месяц. Пожалуй, я люблю эти дни больше всего. Это самые магические моменты в моей жизни, даже более магические, чем полеты над весенним просыпающимся городом. Я дроблю твердые брикеты в старой ступке, растираю щепотку полученного порошка в пальцах, чтобы определить качество. Ссыпаю в большие керамические чаны, чтобы плавить ее. Запахи шоколада, ванили, корицы заполняют кухню. В парах тающего шоколада проступают видения – жаркие тропические леса Южной Америки, где шоколад считался напитком богов, пирамиды, храмы… Поверхность расплавленного шоколада гладкая, блестящая, в ней отражается, как будто слегка приплясывая, моя фигура. Я не просто готовлю шоколад. Я варю счастье, я подготавливаю наслаждение…
***
…Я могу научить вас, как поймать славу, приготовить триумф, даже помешать смерти..., - профессор Снейп медленно шагал по аудитории, говоря слова, которые, рано или поздно, слышит каждый курс. Но в этом году он почувствовал, что верит в это, верит до глубины своей души, если таковая, конечно, существует. - Вы здесь, чтобы в совершенстве овладеть тонким искусством приготовления снадобий… Конечно, вам не достичь совершенства. Но я надеюсь, что вы хотя бы поймете красоту нежно булькающего котла с его блестящим ароматом, хрупкую энергию жидкости, которая движется по венам, очаровывая разум, обостряя чувства…
***
…Я подготавливаю наслаждение, творю предвкушение, делаю маленькие чудеса, раскрашивающие нашу жизнь во все цвета радуги. Пища богов. Эликсир жизни, опрокидывающий нашу плоть в соблазн в окружении орешков и нуги…
От котлов шел сладостный пар…
***
От котлов шел пар, жидкость уже нежно булькала… Ну, в котлах у лучших учеников, конечно. У остальных шипело и плевалось ядом то, что и нюхать-то было небезопасно. Суровым усилием воли он ограничился всего одним наложенным взысканием и вычетом всего двадцати баллов.
***
Этим вечером ему приходится все же дать мне некоторые объяснения. Я пыталась подсластить наш разговор, подставив к нему вазочку, наполненную арахисом, обваленным в шоколадной пудре. Мне показалось, что на этот раз я смогу угодить его вкусам, что ему нравится разгрызать твердые орешки – во всех смыслах. Но он только раздраженно дернул рукой.
Я смирились, точнее, объявила временное перемирие в этой войне, и принесла ему рюмку Бенедиктина, настоянного, по всем правилам, на семидесяти пяти травах.
Он рассказывает неохотно, скупо подбирая слова, но его тихий голос равномерно разносится по залу опустевшей шоколадной, и в этот момент мне действительно верится, что он преподает в школе. Он сидит в оранжевом кресле для завсегдатаев моего кафе, стоящем в дальнем углу. Кисти рук резко выделяются в полутьме, одна – неподвижно, скульптурно лежащая на подлокотнике, вторая – держащая тонкую ножку рюмки. Взгляд глаз, которые темнее, чем самые темные тени в углах, острый и въедливый.
Итак, значит, в его магическом мире – война. Может быть, мне стоит думать – в моем магическом мире, - но пока я не могу соотнести с ним свой маленький мирок, пахнущий сладостями и волшебными травами.
Что ж, меня это не удивляет. Всегда, с самых древних времен, люди находят тех, кого можно бояться, гнать и истреблять. Ведьм, цыган, евреев… Всех, кто не похож на других. И всегда находится человек, который захочет обратить эту извечную ненависть к другим на свою выгоду.
Меньше всего Черный человек касается в своей речи своей собственной роли в этой войне. Я не могу не признать, что он прекрасно владеет словом, обходя опасные темы мягко и аккуратно, словно грациозный танцор на бесшумных пуантах.
- А ты? – любопытство сгубило не одну мою хвостатую и ушастую сестру, но я спрашиваю.
- А я полностью доверяю Альбусу Дамблдору, - отвечает он.
Лицо непроницаемо, мысли, в которые я пытаюсь пробиться, теперь тоже надежно защищены от меня.
- Но он не спас тебя от пыток прошлой ночью. Почему?
Его глаза вспыхивают. Он, слегка наклонив голову, смотрит на меня, как дрессировщик на зверушку, которая вдруг сделала неожиданный трюк. Он хмыкает иронично, но не говорит ни слова.
***
Опускается весенняя темная ночь. Сегодня я зажигаю красную свечу, и пряный, чувственный запах сандала и лилии расплывается по дому.
Мы идем в спальню – так естественно, без единого слова. И впиваемся там друг в друга руками, словно не было никакого перерыва после нашего поцелуя.
Мы можем бросать друг в друга слова острые и едкие, стараясь уколоть друг друга как можно сильнее. Мы плетем из них сети и силки, куда хотим друг друга загнать. Но наши тела сейчас стремятся друг к другу, как будто пытаясь вернуть то, что когда-то было потеряно. Это что-то неистовое, почти дионисийское, напоминающее мне о менадах, танцующих с гибкой лозой в руках, пьющих сладкое вино, которое стекает по их губам, по их шеям… Что ж, тело само знает, что ему нужно делать. Нас тянет друг к другу сила древняя, как сама земля, и нельзя дерзнуть противостоять ей. Ведь не зря древние считали, что Эрос сильнее, чем даже Танатос – смерть.
Он раздевается быстро, аккуратно складывая одежду. В его аскетичных движениях видна скованность, словно он стесняется своей наготы. Это глупо, ведь я уже видела его тело – худое, угловатое, цвета хрупкой слоновой кости.
Но когда он быстро скользнул ко мне в постель, его зажатость уходит. Он снова страстен, почти до неистовости, почти до грубости. Он прижимает мое тело к постели, распластывая его, заставляя чувствовать себя бабочкой с пришпиленными крыльями. Но вместе с его возбуждением я чувствую и что-то другое в нем – какую-то странную отстраненность. Я прикасаюсь к его белой, безволосой груди. Кожа прохладная на ощупь и гладкая, почти как стекло. Я тянусь к нему всем телом и всеми мыслями, всей своей ведьминской, природной силой, но не чувствую ответа. Ему не требуется моих прикосновений, кажется, он даже каждый раз чуть отстраняется от моей руки. Бейся в стекло, мотылек. Продолжай биться в стекло. Он словно настороже, далек от меня, хотя находится сейчас в прямом смысле внутри. Эти мысли не дают мне полностью отдаться чувствам, которые вызывают его движения, ритму, который он задает. Но когда я, несмотря на все, уже близка к финалу, когда из моего горла вырываются хриплые, бессвязные ведьминские звуки, он вдруг закрывает мне глаза ладонью. Жест одновременно властный и мягкий. Под его рукой, сквозь темноту закрытых век, я вижу яркую вспышку.
Стекло разрушилось – и свет ослепителен. Его вспышка сжигает, растворяет в пространстве, развеивает мой пепел по ветру… Но он ослепителен. Он прекрасен.
Я прихожу в себя. Мой любовник уже отодвинулся от меня. Он дышит быстрее, чем обычно, но на бледной коже, даже на гладком лбу, нет ни капельки пота. Его кожа матовая, как поверхность древних греческих статуй. Только на предплечье левой руки почти до неестественности резко выделяется черный рисунок. В прошлую ночь я приняла его за татуировку, но не рассмотрела как следует. Череп с выпозающей изо рта змеей. Сейчас я вижу, что на вид эта татуировка больше похожа на клеймо. Я, не отдавая себе отчета, протягиваю руку, чтобы коснуться его, но он перехватывает мою руку. Твердо отводит ее, опять причиняя моим пальцам боль. Что же это такое, - думаю я. Почему все, что связано с Черным человеком, постоянно приносит мне боль?
Сейчас я поняла, что не хочу больше называть его в мыслях Черным человеком. К тому же, сейчас он скорее белый человек, черные – только волосы, чуть растрепавшиеся, падающие на плечи.
- Странно, что я до сих пор не знаю твоего имени, - говорю я.
- Северус.
- Вот уж неудивительно, - фыркаю я.
Он встает и начинает одеваться. Я не спрашиваю, куда и почему он уходит. Между нами не было сказано ни слова о любви, не прозвучало никаких обещаний. Но я всегда ценила это – возможность быть свободной, возможность всегда пойти за ветром, меняющим направление. К тому же, теперь я понимаю, что так или иначе, он вернется. Опять встанет на моем пороге, как моя черная птица, мой и только мой зловещий знак.
Он взмахивает своей волшебной палочкой и исчезает прямо из моей спальни. Я уже привыкаю к мысли, что в моей жизни стало намного больше чудес.
И, лежа в своей кровати в одиночестве, я вслепую нащупываю его имя и пробую его на вкус. Северус. Во рту остается привкус металла. Северус. По ногам тянет сквозняком. Северус.
***
Северус Снейп уже очень давно не был с женщиной и поэтому даже не мог вспомнить, вызывала ли хоть одна из них столь сильные эмоции. Это было настолько же хорошо, как он и предполагал. Это было даже лучше, чем он предполагал. А мастер зелий очень любил, когда его предположения оправдывались.
***
Он ушел, а я на краешке кровати раскладываю карты, которых не держала в руках с момента приезда в Англию. Я надеялась, что в этой стране, с ее традициями и чопорностью, скрывающей, правда, эксцентричную сумасшедшинку в глазах, они мне не понадобятся. Но ветер опять переменился, не так ли? Из шкатулки из сандалового дерева в воздух поднимается запах странствий, запах экзотических стран, вызывающий воспоминания. Я тасую, снимаю, тасую, снимаю… Переворачиваю чуть дрогнувшей рукой выложенные карты. Из-под своего капюшона угрюмо глядит Отшельник со странно знакомым длинноносым лицом. Женщина и мужчина, летящие с Башни, успевают легкомысленно махать мне руками. Смерть, трудолюбивый скелетик, не расстается ни на минуту со своей косой.
Отшельник. Башня. Смерть.
При чем тут Башня?
______________ Императрица – Аркан III. Плодовитая, земная и прекрасная любовь. Великая Мать. Соединение внешнего и внутреннего.
|
Великобритания, 01.05.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
