Северус шёл через Запретный лес, внимательно вглядываясь в пожухлую
траву под ногами, а в особо перспективных местах даже раскапывая
остатки снега, сохранившиеся, несмотря на тёплую весну, в немалом
количестве под деревьями. Профессор зельеделия никогда не следил за
собой, имел минимум две нервных работы и обладал не самой гармоничной
внешностью: гриффиндорцы, всегда ненавидевшие его, называли профессора
уродом и сальноволосым ублюдком. Но увидь они своего преподавателя
сейчас, они бы поняли, что мрачный злобный зельедел в годы своей работы
в школе был Локхартом по сравнению с тем, как выглядел сейчас. Он
всегда был худощав, но теперь худоба стала голодной, черты лица ещё
больше заострились, волосы не просто висели сосульками, но местами
сбились в колтуны. Под глазами Северуса легли чёрные круги, а кожа, и
всегда не слишком-то здоровая и желтоватая, стала похожа на тонкий
пергамент. Глаза обрели чахоточный диковатый блеск. Всегда прежде
аккуратный в одежде, Северус сейчас был наряжен едва ли не в рубище, в
котором можно было узнать одну из его привычных чёрных мантий, только
год нестиранную, порванную в полудюжине мест и заляпанную грязью,
особенно по спине и подолу. Так сказалась на нём двухлетняя борьба за
здравый рассудок. Только железная воля Северуса не позволяла ему
сдаться, хотя давно было ясно, что борьба практически безнадёжна и с
каждым днём шансов на выздоровление всё меньше. За два года он добился
только того, что длительность припадков сократилась с двух недель до
восьми дней, и по окончании он мог, пусть с трудом и далеко не
полностью, вспомнить, что с ним происходило. У него в
очередной раз кончился один из ингредиентов для лекарства, к счастью не
самый редкий. Но зато сейчас был, мягко говоря, не сезон для сбора
лекарственного сырья. Он и пойти-то смог только потому что всю
предыдущую неделю лили дожди и большая часть снега стаяла. Зелье,
сваренное из того, что он сможет сейчас отыскать, будет вполовину
слабее, чем надо, а значит, он не сможет продвинуться в лечении, а
скорее всего, даже откатится назад, в который раз теряя драгоценное
время. А ведь по дороге требовалось ещё и силки осмотреть, и молить
Бога, Мерлина и вообще кого угодно, чтобы в эту часть леса не добрался
бдительный Хагрид, а также, чтобы в них попалось хоть что-нибудь
съедобное. К тому же, сегодня был несчастливый лично для него день –
семнадцатое марта. В памяти с детства отложилось, что в обычные дни
отец то ли будет дома, то ли нет, и есть шанс избежать ругани, свар и
колотушек, но Рождество, Пасху и день святого Патрика отец неизменно
проводил «у домашнего очага» в компании с накопленным загодя запасом
выпивки, и кончалось это, для Северуса, по крайней мере, всегда
скверно. С детства эти три дня были ему неприятны и ничего хорошего он
от них не ждал. А в таких случаях действительность никогда не
обманывает ожиданий. Он сумел отыскать совсем немного
драгоценных ингредиентов, когда с ужасом почувствовал приближение
очередного приступа. Слишком раннее приближение, но чего можно было
ждать от несчастливого дня. Да и что он мог сделать? Ничего, только
попытаться добраться до своего жилища, запереть дверь и спрятать от
самого себя палочку. Он не мог даже сказать, что с ним произойдёт: за
два года не было ни одного случая чтоб припадок повторился в том же
виде. Всякий раз это происходило по-разному. Северус попытался
бежать, но на это совершенно не было сил. Во время припадков он далеко
не всегда был в состоянии съесть хоть что-то, зато пару раз едва не
отравился сперва вытяжкой из болиголова, потом своим же недоваренным
лекарством, что тоже никак не прибавляло здоровья и сил. Так что теперь
он спотыкался на каждом шагу, а в глазах попеременно то плавали цветные
круги, то мелькали чёрные точки. До Олдворта было ещё довольно далеко,
когда Северус упал и оказалось, что он больше не в силах подняться.
Волна безумия накрыла его, и, как обычно перед припадком теряя
сознание, он буднично подумал, что, должно быть, это конец. Через
несколько минут он очнулся, огляделся и обнаружил, что находится на
отцовском чердаке, заваленном негодным и никому не нужным хламом.
Северус «вспомнил», что разбил сегодня чашку, чем привёл в бешенство
пьяного отца. Мать, едва вырвав трёхлетнего сынишку из отцовских рук,
затолкала его на чердак, откуда малыш не смог бы выбраться
самостоятельно. Даже если бы у него достало сил поднять тяжёлую крышку
люка, мальчик не спустился бы по узкой, крутой лесенке, поскольку
здорово побаивался высоты. На время приступа Северус
лишился реального представления об окружающем его мире. Кроме того,
будучи взрослым мужчиной среднего роста, но воспринимая окружающее
пространство с высоты девяноста трёх сантиметров и обладая
соответствующей координацией движений, он то и дело падал и ушибался,
что заставляло его реветь, шмыгая носом и размазывая слёзы по лицу
тыльной стороной ладоней. К тому же голод никуда не делся, просто
теперь Северус не считал нужным давить в себе недовольство по этому
поводу. Он шёл через лес в произвольно выбранном направлении и лишь
чудом пока не расшибся серьёзно, ведь самому ему казалось, что он на
чердаке родительского дома и просто чаще обычного спотыкается о старый
хлам, валяющийся на полу. И тут он обнаружил нечто совершенно
потрясающее. Посреди чердака он увидел игрушку. Восхитительную,
необыкновенную игрушку. Это была кукла в виде рыжего бородатого
человечка в зелёном костюмчике. Кукла была подвешена за ногу к
потолочной балке и медленно крутилась в воздухе, а на полу лежала
свалившаяся у неё с головы треуголка. К тому же, она умела
разговаривать и даже ругаться. Только ругалась она не страшно и злобно,
как папа, когда от него воняет, а смешно. А еще возле треуголки на полу
лежал настоящий маленький котелок, совсем как у мамы, только поменьше.
Из котелка высыпались маленькие блестящие кружочки, но они Северуса не
заинтересовали. Он поднял котелок, вытряхнул оставшиеся на дне кружочки
и огляделся в поисках того, что можно было бы положить в котёл, чтобы
сварить зелье - как мама, когда он, Северус, болел. Он часто болел, и
тогда мама приносила его в кухню, потому что там было теплее всего,
сажала в кресло, закутывала ему ноги пледом и начинала варить в котелке
лекарство, которое было противное, но очень интересно пахло, и почти
сразу, хотя и не надолго, его вылечивало. И дым смешно валил потом из
ушей. Котёл определённо был ещё интереснее куклы, поэтому Северус
занялся им в первую очередь.Он заозирался в поисках чего-нибудь, из
чего можно было положить в котёл, как делала мама. Однако беглый осмотр
территории не дал ему ничего существенного, поэтому Северус подошёл к
висящей кукле и качнул её. Человечек казался ему восхитительной
дорогущей игрушкой, ведь живых таких маленьких человечков не бывает, а
этот был даже меньше Северуса, а у него борода. Конечно, он кукла. На
батарейках, наверно. Как та, что он видел в витрине, только та была
девчонка с кудряшками и в розовом платье, но она тоже умела говорить
всякие слова и могла ходить. Чтобы насладиться игрушкой
в полной мере, надо было для начала снять её с верёвки. Северус
подумал, вытянул руки, ухватился за человечка и дёрнул. Ему казалось,
что будет сложнее - веревка на вид была довольно толстой. Это была не
веревка даже, а кожаный ремень, хоть и потоньше папиного, но всё равно
страшный и противный. Однако всё оказалось неожиданно легко, и
человечек уже через секунду был у него в руках. Такая прекрасная
игрушка заставляла забыть обо всём на свете, даже голод перестал иметь
значение. Поэтому Северус рассмеялся, уселся прямо на пол, усадил куклу
себе на колени и принялся исследовать её, тыкая пальцами куда попало и
пытаясь расстегнуть блестящие пуговицы камзольчика, чтоб посмотреть, из
чего он сделан. Шревиш Петтифоггер давно забыл своё
настоящее имя. За сварливый нрав его три года назад просто-напросто
выжили с родного Зелёного острова другие представители малого народца.
Сперва его прогнали из своей среды другие лепреконы, поскольку слишком
часто в их горшках с золотом монетки превращались в лягушат, а этого
никак не станет терпеть ни один уважающий себя лепрекон. К тому же,
Шревиш постоянно разносил сплетни, и чем гаже была сплетня, тем с
большим удовольствием и скоростью он пересказывал её соседям. Поняв,
что ни один лепрекон не может смотреть на него, не плюясь поминутно
через левое плечо, Шревиш сбежал в холмы к феям и поначалу его там с
восторгом приняли, поскольку он слыл преотличным сапожником. Но феи
жестоко ошиблись - пакостить лепрекону нравилось куда больше, нежели
тачать сапоги. На большом зимнем балу туфли королевы Титании XII уже на
втором танце стали просить каши, и феи с позором выставили Шревиша из
Холма. В других холмах его не приняли, ибо земля, как известно,
полнится слухами, поэтому на некоторое время Шревиш отправился к своему
лучшему другу, клурикону Чизи Бузи. Некоторое время приятели были
просто в восторге и целыми днями пьянствовали. Как все клуриконы, Чизи
Бузи обитал в винном погребе, и с жильём ему очень повезло. Это был
погреб бывшего Архиепископского дворца, близ Рок-оф-Кашел, так что
выбор спиртного там был преотличный. Но и тут Шревиш не удержался. Он
дегустировал различные сорта пива и эля, а его друг предпочитал вина. И
на четвёртый день попойки вместо вина в кружке у Чизи оказался яблочный
уксус. Хуже того, он оказался не только в кружке, но и во всей бочке.
Это уже был перебор. Шревиш помешал Чизи выполнять его обязанности -
следить за состоянием содержимого погреба. Это было больше, чем просто
преступление, а что для нормального патриотичного Ирландца будет самым
тяжёлым наказанием? Естественно, ссылка в Англию. Именно так Шревиш
очутился в Запретном лесу. Он пришёл туда в поисках уединения, потому
что не так-то просто было найти его в мире, почти целиком захваченном
верзилами. Здесь, в лесу, иногда тоже появлялись люди, но редко. Чаще
всего тут бывал совсем уж здоровенный верзила, но Шревиш быстро понял,
что он абсолютно неопасен, скорее наоборот, в случае чего его помощью
можно будет запросто воспользоваться для пополнения запасов пищи или
даже содержимого котла. Вот уж что составляло предмет особой
гордости лепрекона. Котёл у него был рекордный и золотом наполнен был
доверху, что не мешало Шревишу регулярно таскать монетки у сородичей и
подращивать котёл, чтоб из него не высыпались деньги. Другие лепреконы
куда чаще просто заводили второй котёл, но только не Шревиш
Петтифоггер. Нет! Он хотел, чтоб его котёл с золотом стал самым большим
во всей Ирландии. Ну, или вообще во всём лепреконьем мире. То, что он
единственный изгнанник, ничего не меняло. Сегодняшний день
начался для Шервиша вполне безоблачно. Он выбрался из своей вполне
благоустроенной за три года норы, выволок из трухлявого пня своё
сокровище и принялся наслаждаться своим богатством. Он тщательно протёр
каждую монетку, добиваясь того, чтобы все они блестели как новенькие.
Он пересчитал их, сокрушаясь о том, что непросто теперь будет добыть
для котла пополнение. Однако даже эти нерадостные мысли не омрачили
приятного процесса подсчёта. Наконец, он аккуратно сложил деньги
обратно в котёл и поволок свой клад к новому, заранее заботливо
припасённому тайному местечку. И тут с ним случилась крупная
неприятность. Лепрекон попал ногой в замаскированную петлю и повис
вверх тормашками на дереве в пяти футах от земли. Треуголка свалилась
на землю, а драгоценное содержимое котла рассыпалось и раскатилось по
сторонам. Шревиш отчаянно пытался освободиться, но извернуться как
следует никак не получалось. Он дёргался, визжал и ругался, поминая
бороду святого Патрика, рога Оберона и королеву Маб во всех мыслимых и
немыслимых сочетаниях, но это, разумеется, не приносило никакого
результата. А самое главное, он разрывался между страхом, что так и
останется висеть тут в одиночестве и свободно может умереть от голода –
и не меньшим страхом, что вот-вот придёт тот идиот, который поставил в
таком дурацком месте, в стороне от всех звериных троп эту петлю, и
тогда Шревишу придётся навсегда распрощаться со своим золотом. К тому
времени, когда среди деревьев появился Чёрный Верзила, которого Шревиш
иногда видел издали, лепрекон уже выбился из сил, но тут завертелся и
заругался снова. Вблизи этот верзила Шревишу понравился ещё меньше, чем
издали. А его поведение и вовсе напугало несчастного лепрекона. Для
начала на подходе к нему облаченный в драный балахон мужчина раза три
споткнулся и упал, причём при этом он громко плакал, размазывая по лицу
слезы кулаками и громко шмыгая носом. Шревиш не первый век жил на свете
и точно знал, что верзилы так себя не ведут. Дальше - больше. Верзила
не обратил никакого внимания на золото. Зато, увидев висящего лепрекона
и валяющийся на земле котёл, немедленно прекратил плакать, глупо
рассмеялся, подобрал котёл и принялся озираться по сторонам. Потом он,
все так же глупо хихикая, толкнул Шревиша, так что тот закачался. А
потом и вовсе оборвал ремешок, из которого была сделана петля, уселся
прямо на землю и начал тыкать лепрекона пальцем в живот, дёргать за
руки и пытаться расстегнуть ему камзол. Шревиш лягался, ругался,
отбивался как мог, но верзила не обращал на это никакого внимания и
только глупейшим образом смеялся. Тогда Лепрекон решил сменить тактику
и от сопротивления перейти к уговорам. Но тут верзила заговорил сам: - Иглуска. Холосая иглуска. Мама холосая, подалила игруску. - Какая я тебе игрушка, олух ненормальный! – заорал Шревиш. - Не иглуска? – удивился верзила. - Я лепрекон, ясно? Лепрекон! - Леплекон, - согласился верзила и снова попытался потыкать пальцем Шревишу в живот.
- Слушай, я уже понял, что тебе не нужно золото. Но я могу выполнить
три твоих желания. Ясно? Ты меня отпускаешь, а я выполняю три желания,
- заискивающим голосом произнёс Шревиш, скрещивая пальцы за спиной.
Верзила озадаченно пялился на него, явно не понимая смысла сказанного.
Лепрекон мысленно застонал: ну надо же было ему попасть на деревенского
дурачка, его ж почти невозможно облапошить! Как можно облапошить того,
кто совсем ничего не соображает? Но стоило хоть попытаться. - Ну, скажи, чего ты хочешь? - Кусать, - заявил верзила и, одной рукой держа Шревиша за шкирку, другой погладил себя по тощему животу. - Вот и прекрасно. Ты меня отпускаешь, а я отведу тебя кушать. Хорошо? - Холосо.
Едва очутившись на свободе, Шревиш медленно пошёл между деревьями, маня
придурковатого верзилу за собой. Кабы не рассыпанное золото, он бы
просто исчез, но сейчас требовалось сперва избавиться от верзилы, а
потом вернуться и спокойно собрать всё до единой денежки. Верзила
встал, и Шревиш едва ногой не топнул с досады: тот поднял и потащил с
собой котёл. «Ну ничего, - злорадно подумал Шревиш, - сейчас тебе
станет не до моего котла. Может, и нехорошо так поступать, но сородичи
не узнают, а мне плевать. Ты у меня попляшешь. До Змеиного оврага тут
всего-то ярдов десять». - Давай, иди за мной, сейчас будет
много еды, - пообещал он, держа кукиш в кармане, и мысленно добавил:
"Где ныне Полоний? На ужине, да на таком, где не он ужинает, а его
ужинают..." Северус пошёл за живым маленьким человечком.
Раз он не игрушка, то с ним не поиграешь, он дяденька Лепрекон. Зато он
сказал, что даст покушать. Он одет в красивый костюмчик, и, наверное, у
него есть еда. Но вот котёл он возьмёт, котёл - хорошая игрушка, как
настоящий, как у мамы. Самая здоровская игрушка – это какая-нибудь
настоящая штука, как у взрослых. Котёл как у мамы - здорово. Интересно,
где еда? Он шёл по чердаку, и вдруг человечек исчез. Северус кинулся за
ним и с громким воплем покатился вниз по лестнице. Он сильно ушибся,
расцарапал щёку и громко заплакал от боли и пережитого страха, усевшись
на полу у входа в комнату родителей. Дяденьки Лепрекона
нигде не было. И тут Северус увидел на полу мамины лучшие зелёные бусы.
С одной стороны, ему не разрешалось с ними играть, но они, с другой
стороны, и на полу, как правило, не валялись. Северус радостно схватил
их, но они вдруг зашевелились в его руке. Он взвизгнул и попробовал
отшвырнуть бусы, которые ему запрещалось трогать, но они сами собой
обвились вокруг его руки. Тогда Северус вскочил и затряс рукой,
всхлипывая и обещая, что больше так не будет и всегда-всегда будет
слушаться маму. - Ай-яй-яй, - укоризненно проговорил
вдруг кто-то у Северуса за спиной. – Ну газве можно так неостогожно?
Что же это вы, батенька, такое твогите? Северус аж
подпрыгнул на месте, и тут мамины зелёные бусы совершили нечто совсем
уж невозможное, а именно - отрастили голову и впились зубами Северусу в
большой палец. Рука отчаянно заболела, бусы сами упали на пол и
поползли прочь, но Северус этого уже почти не видел: свет в его глазах
померк, и он провалился в забытьё. Однако, когда он
пришёл в себя, оказалось, что всё не так уж плохо. Следующие несколько
дней прошли для него легко и приятно, хотя он ощущал себя словно в
тумане, а рука болела. Северус лежал в постели в своей комнате. Там
было тепло, и какой-то дядя с длинной, смешно расчёсанной на две
стороны бородой приносил ему еду, перевязывал руку, а ещё иногда гладил
по голове и говорил, что он хороший мальчик. Мамы с папой почему-то не
было, а бородатый дядя говорил, что он доктор. Северус удивлялся, что
никак не может разглядеть лица доктора, но спрашивать об этом не
решился, так ему было хорошо и покойно. На него не кричали, было тепло,
никто не гнал из постели и кормили регулярно. А потом он
в очередной раз заснул , а проснувшись, увидел прямо над головой
много-много веток и сена. Примерно пара минут ушла на то, чтоб
сообразить, что у него был очередной припадок и на бесплодную попытку
вспомнить, что с ним происходило на этот раз. Память в таких случаях
всегда включалась позднее, да и вспоминалось не так уж много. Ещё
минута потребовалась на то, чтоб понять, что находится он в шалаше,
лежит на еловом лапнике и чувствует себя в целом существенно лучше, чем
до приступа. Северус хмыкнул, машинально потёр подбородок и обнаружил,
что его правая рука забинтована и что он впервые за долгое время чисто
выбрит. Он и раньше старался бриться регулярно. Во всяком случае,
всегда, когда в состоянии был осознать, что надо побриться. Это,
пожалуй, было единственное, что он делал для своей внешности все
последние два года. Но поскольку он осознавал необходимость бритья
отнюдь не всегда, а руки часто дрожали от слабости или по каким-то иным
своим личным соображениям, процедура эта становилась небезопасной и не
слишком качественной. После восьми дней припадка Северус до сих пор
всегда обрастал жидкой, но весьма заметной щетиной. Пошевелив ногами и
покрутив головой, он решительно перевернулся и на четвереньках выбрался
из шалаша навстречу неведомому.
|
Великобритания, 29.04.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
