25 июня 1995 года
Это случилось рано утром. Я проснулась чуть раньше звонка будильника и успела прихлопнуть его ладонью, когда он только приготовился разразиться обычным для него чудовищным звоном. Мой будильник, привезённый мамой с исторической родины – это отдельная история, такого ни у кого больше нет, и спросонья его звон можно спутать одновременно с землетрясением, наводнением и нападением грабителей.
Но не успела я обрадоваться, что всего этого благополучно избежала, как из гостиной раздался хлопок аппарации. Таким способом ко мне мог прийти только один человек на свете и он, этот человек, сейчас сидел на полу в гостиной, неловко привалившись боком к книжному шкафу и уронив голову на выступ нижней полки. Лорд был очень зол после побега мальчишки и не особенно стеснялся, вымещая свою ярость на провинившемся сподвижнике, остановившись только тогда, когда опасность серьёзно покалечить стала более чем реальной. Кажется, Нагини успела внести свою лепту чуть пониже шрама, оставшегося от укуса Хагридова монстра, ноге сейчас было явно больнее, чем остальному телу.
А теперь… Не было даже возможности разглядеть, куда его занесло – глаза заволокло серым туманом, сквозь который на мгновение проступили смутные очертания Лиди, склонившейся над ним, и это не могло не быть галлюцинацией. Нет, пыточное заклятье совсем не улучшает мыслительные способности, – какому волшебнику придёт в голову аппарировать вот так – практически без ориентиров, руководствуясь только одним словом и ощущением – «домой»?
С ним что-то, уложив, делали, тормошили, похоже, раздевая.
– Дайте… спать, – удалось пробормотать ему, – само… пройдёт, – и, на всякий случай, если попал к магглам: – Не надо… вызывать врача.
И – в пуховую тёмную пропасть, в благословенную тёплую тишину глубокого сна. Придётся все-таки Дамблдору напиться полиморфного зелья и подменить его. «Только бы леденцами не начал угощать»… – подумалось напоследок. Проснувшись, Северус несколько минут рассматривал сооружение, на котором он лежал, раскинувшись под простынёй – иначе эту кровать, не меньше двух метров в ширину, назвать было нельзя. Невероятно изящную резную спинку вишнёвого дерева выгодно оттеняло нежно-голубое бельё, правда не шёлковое, а льняное, и венчал всё это великолепие синий узорчатый балдахин, на который пошло не меньше семи метров тончайшего тюля и атласа, поддерживаемый четырьмя узорчатыми столбиками. Занавеси по бокам были подняты, и, сквозь полуоткрытую дверь было видно часть соседней комнаты – и, надо сказать, очень знакомой и скромной гостиной. Всё-таки наугад аппарировал он к Лиди… Надо же, вот это ложе, кто бы мог подумать, что её спальня, в которую посторонних не пускают, так выбивается из общего стиля. Промелькнула где-то на задворках сознания и ушла смутно неприятная мысль о бывшем муже, которому, должно быть, нравилась такая обстановка.
Боль ушла, только противно ныли все мышцы, от шеи до кончиков пальцев на ногах всё тело было поражено скованностью, да ещё правая нога пульсировала саднящей болью. Что ж, могло быть хуже.
Дверь распахнулась до конца, и в спальню вошла хозяйка квартиры.
– Привет. Как самочувствие?
– Извини, я нечаянно, – сообщил Северус.
– Нечаянно что – оказался в таком состоянии, или попал ко мне?
– Попал к тебе. А состояние… вполне закономерное.
– О как, – в голосе Лиди отчётливо прозвучал сарказм, – И чьих же рук это дело?
– Дырка… активизировалась. Не делай вид, что ты не догадалась.
Лицо Лиди помрачнело, и она присела на кровать.
– Догадалась. Но надеялась, что нет. Это он тебя так?
– Да, – просто ответил Снейп. – Испугалась?
– Чуть не рехнулась. Уже думала, подкрепление придётся вызывать, если тебе станет хуже. Северус, кто тебя погрыз?
– Так, неважно, – попытался он уйти от ответа.
– Ну, ладно, неважно, так неважно. Похоже на змею – ранки две, небольшие, но глубокие… Только не говори мне, что бывают в природе такие огромные змеи.
Лиди внимательно посмотрела на него, затем, по её лицу пробежала тень.
– Значит, бывают, – глухо сказала она, опуская веки.
– Не очень ядовитые. От этого яда свёртываемость крови уменьшается очень сильно, надолго, и раны не закрываются, и всё. Ты хорошо перевязала, а доберусь до Хогвартса – сделаю противоядие. Где моя одежда? Я долго спал?
– Сутки. Я уже всех коллег обзвонила, прося меня подменить. Одежда – вон лежит, на столике.
– Лиди, большое спасибо! Я просто не знаю, что бы я без тебя делал. – Сказал он, нисколько не кривя душой. – Честное слово, это больше не повторится.
Она подняла голову.
– На случай, если все-таки повторится, сделай, пожалуйста, так, чтобы я знала, чем и как тебя лечить.
И что-то в её голосе было такое, что зельевар даже и не подумал возражать, только кивнул, натягивая на себя выстиранную и выглаженную одежду. Мысль использовать квартиру Лиди, как тайное убежище была отметена сразу и навсегда, как недостойная – сильному ли магу прятаться за спиной у магглы, ежечасно подвергая её смертельной опасности. Но, с другой стороны, если аппарировать к ней он может почти без сознания, не представляя себе точно место назначения… то будет справедливо, если на крайний случай у неё будет лежать маленькая аптечка с самыми необходимыми зельями. А вот регулярные визиты надо прекратить, хоть это и будет сложно. Это было не сложно, это оказалось попросту невозможно. За последним разом последовал самый последний, за самым последним шёл ещё один, теперь уже точно прощальный и, всё-таки, он оказывался только одним из визитов, предыдущих и последующих.
Темный Лорд не проверял время его прибытия в Хогвартс после «высочайшей аудиенции», Дамблдору не было известно, во сколько его шпиона отпустил Волдеморт, иногда, не каждый раз, не чаще раза в месяц, ему удавалось урвать немного времени для себя. Северус запутывал следы, аппарируя не по одному разу. Прежде, чем оказаться в Лондоне, он успевал посмотреть на море с шотландских берегов и побывать в Уэльсе, но беспорядочные пространственные скачки приводили его всегда в одну и ту же лондонскую квартиру, где Лиди совершала для него непостижимое умом: стоило ей сказать «Оставь там», и все маски, и те, для кого эти маски были надеты, отступали и оказывалось, что порог её жилища переступил один только Северус. И Лорд, и Дамблдор, и шпион, и Упивающийся, и учитель Хогвартса покорно оставались ждать снаружи.
Приходил он теперь ненадолго – только и успевал, что выпить чая, или кофе и перекинуться парой слов. Иногда он не заставал её дома, и не дожидался. Иногда оставлял ей записки.
Иллюзия того, что четыре комнаты и кухня в одном отдельно взятом доме в Лондоне, словно Ноев ковчег защищены от всего, что творится и таится снаружи, была невероятно стойкой. Иногда Северус сомневался, понимает ли Лиди всю серьёзность ситуации. Понимает – убеждался он – делает вид, что это её никак не может коснуться, лжёт, специально для него, знает…
Любовно созданная грёза рухнула за несколько дней до гибели Блэка, буквально оставив синяки на многострадальной ноге – случайно уронив за шкафчик, стоящий под зеркалом в прихожей, щётку для волос, Северус поднял с пола выпавший из-за него предмет, знакомый по книгам и фильмам из не совсем волшебного детства – тяжёлый, грозно поблёскивающий воронёной сталью пистолет, неуместный в этой прихожей и вообще в жизни Лиди. Пришлось на время забыть о данном самому себе обязательстве не применять леглименцию, и покопаться у Лиди в голове. Уходил он в этот раз надеясь, что его подруга не попадётся с нелегальным оружием банальной маггловской полиции, и, одновременно, восхищаясь ею – нашла, как купить оружие и наловчилась стрелять, между прочим, очень метко.
Воистину – в тихом омуте черти водятся, но он понял и то, что против волшебника у неё очень мало шансов – не защитится и от Экспеллиармуса.
Лиди смотрела на него, явно не чувствуя его вторжения – и внезапно ему захотелось схватить, уговорить, отправить в Австралию, в Россию, ещё Мерлин знает куда, лишь бы не оставалась здесь, только бы не попала под удар – случайно, лишь бы не стала очередной бессмысленной жертвой, какой может стать сейчас любой волшебник и маггл. Снейп подавил приступ паники и велел себе надеяться на лучшее. Потом. Как-нибудь после. Если станет совсем нехорошо.
Ощущение, что в отдельно взятой Лондонской квартире войны нет, с тех пор его не посещало. 9 января 1997 года
Девятое января и пятое апреля – уже три года как наши дни, и никто у нас их пока не крал – я беру выходные, Северус тоже как-то справляется, правда появляется поздно – каждый раз где-то около одиннадцати вечера.
Подарки на дни рождения – отдельная статья, я иногда просто из сил выбиваюсь, пытаясь не подарить рыбке зонтик или водоросли, не удивлюсь, если подобные же трудности испытывает и Северус. Впрочем, в мой прошлый день рождения, он преподнёс мне подарок, цены которому просто нет – в подарочной коробочке лежал двойной флакончик из гранёного стекла, на тонкой цепочке, чтобы носить на шее. В одной половинке разделенной перегородкой склянки было налито перламутрово-розоватое зелье, в другой – рубиново-красное. Первое зелье останавливало все процессы в организме, в том числе и начавшееся умирание, а второе – «запускало» их заново.
«Можешь понюхать, если даже капнуть на кожу, оно безвредно. Чтобы начало действовать, нужно нанести на открытую рану, или на слизистые», – пояснил Северус.
Зелье пахло тонко, и специфически, травами, и ещё чем-то, и я подумала, что подобный запах точно ни с чем не спутаю.
Ну и ещё один человек, благодаря этому подарку, до сих пор топчет землю, вместо того, чтобы лежать в ней.
В этот раз Северус пришёл на удивление рано, но был странно неразговорчив – не подбивал меня на рассуждения о судьбах мира, не рассказывал об учениках, молчал, глядя, то на бокал с вином, на сей раз шампанским, то на свои руки, слушая меня. Я болтала совсем уже чепуху, которую не возьмусь дословно повторить – что-то о погоде, что-то о снах, только лишь потому, что он попросил меня рассказать о чём-нибудь.
– Скажи, Лиди, – прервал меня Северус, – твоя мать не думала о том, чтобы вернуться в Россию?
– Вернуться? – недоуменно спросила я.
– Да. Насколько я понял из твоих рассказов, она не хотела уезжать, а теперь там на неё не будут смотреть косо.
Что ж, это было верно. Когда-то моя тётя Юлия Андреевна Полесова, старшая мамина сестра, уведённая немцами в плен в сорок втором году, оказалась, году этак к шестидесятому, не только живой и неплохо устроенной интересной дамой, но и набралась нахальства разыскать младшую сестру. У мамы практически не осталось другого выхода, кроме как перебраться к ней. На самом деле все эти приключения могли бы послужить какому-нибудь предприимчивому режиссёру материалом не меньше, чем для двухсот серий качественного «мыла», но мы же не торопимся ему их подсовывать… А вот почему Северус поднял эту тему, догадаться несложно.
– Знаешь, она предпочитает любить Родину издалека – из собственного дома в чистенькой английской деревне. Значит, ты считаешь, что нам лучше уехать?
– Именно так я и считаю. Скоро… Ну это тебе не интересно.
– Это касается тебя?
– Дамблдор умирает, Тёмный Лорд, когда его не станет, наверняка перейдёт все мыслимые и немыслимые пределы. Мне будет намного спокойнее, если я буду уверен, что ты находишься на безопасном расстоянии от всего этого.
– Умирает? Расскажи, если можешь, – сказала я, готовясь к тому, что придётся или долго упрашивать, или отложить расспросы до более благоприятного момента. Странно, с некоторых пор всё, что касается Северуса, касается и меня. К гадалке не ходи – завтра же начну переживать, что не расспросила как следует.
Северус глубоко вздохнул несколько раз.
– Представь себе: глава Ордена Феникса, как последний осёл напоролся на смертельное Тёмное заклятье. Всё, что можно сделать – это отсрочить смерть. Лорд об этом не знает.
– Ты ему не сообщил?
– Он знает, что Альбус сильно сдал за последнее время. Но просвещать его об этом нельзя, иначе он придумает для Драко другую кару, чем приказ убить Дамблдора. С Драко примерно так: справится – отлично, не справится – можно будет придумать наказание и устроить представление для всех Упивающихся. Он любит устраивать представления, наш Лорд, чёрт бы его взял, наконец.
Мой волшебник откинул голову на спинку кресла. И чуть невнятно из-за принятой позы продолжил.
– Дамблдор тоже любит устраивать спектакли. Многоходовые.
Пауза. «Чёрт бы его взял, тоже», – послышалось мне.
– Как ты думаешь, Лиди, какая роль отведена мне в представлении «Смерть святого Альбуса?» – В речи Северуса прозвучал едкий сарказм, такой, какой пускают в ход, когда пытаются не сорваться.
– Он хочет, чтобы я его убил, когда это будет нужно, – неожиданно спокойно продолжил Северус. – Думаю, не нужно говорить, что весь Орден Феникса после этого пожелает мне повеситься… на осине, кажется? Самое главное, – он поднял голову и пронзил меня взглядом, – я сам себе этого пожелаю, причём совершенно искренне.
– Ох…
Я поймала себя на том, что мне хочется сесть рядом с ним – чем ближе, тем лучше, и… Поцеловать? Нет, нет, не в губы, в висок или в щёку. Нет, этого делать не стоит, а вот сесть, как водится, на подлокотник и осторожно обнять Северуса за плечи – это не такой уж и криминал. И я почему-то на секунду задумалась, почему никто из нас ни разу за всё это время не попытался сократить дистанцию? И как могло так получиться, что случаи, когда мы друг к другу прикасались, не считая рукопожатий, можно сосчитать по пальцам?
– Сев, а отказаться никак не получится? – спросила я, осторожно устраиваясь на подлокотнике, как попугай на жёрдочке.
– Нет, – сухо ответил он, – Если бы было можно, я бы отказался.
Повисло молчание. Впервые возникшая в нашем разговоре пауза не была моментом понимания, когда можно слушать дыхание собеседника и чувствовать его настроение. Эта пауза была… зловещей, холодной и опасной, как повисший в воздухе нож на стоп-кадре. Это молчание можно было сфотографировать.
– Если я откажусь, то умру, – волшебник нарушил молчание в тот момент, когда оно стало уже каким-то… чугунным.
– Это… что-то магическое?! – вырвалось у меня.
– Я дал Нарциссе Непреложный Обет, а человек, нарушивший его, умирает. Я… видел как. Быстро. Конечно, не так быстро, как от Смертельного заклятья… но всё равно, не больше минуты, – на сей раз он говорил как-то лихорадочно, быстро, словно не стараясь обдумывать произносимые слова. Нет, стараясь не обдумывать, но всё равно представляя, примеряя на себя
– А теперь, Лиди… Скажи мне, как будет правильно – сделать то, что они требуют, или отказаться? Как скажешь, так и будет.
И вот тут-то я и разозлилась. Какая-то непредставимая, иррациональная и никому не адресованная злость поднялась из живота по груди и горячей волной плеснула на шею и лицо. И неотвратимо выплеснулась на того, кто в данный момент этого вовсе не заслуживал.
– Монетку кинь! – почти крикнула я прямо в удивлённое лицо.
– Лиди? – ошеломлённо спросил Северус.
– Если ты сам не можешь решить, умереть тебе, или совершить это… эту эвтаназию, то будь так добр, не перекладывай ни на кого ответственность.
Оказалось, что я стою, у окна и смотрю в кромешную черноту за окном, судорожно вцепившись в подоконник, а Северус подходит сзади и осторожно кладёт руки мне на плечи. И ладони у него горячие, как будто мне на платье пролили горячую воду.
– Лиди… извини. Я не знал что ты так…
Несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.
– Нет, это я раскричалась, как ненормальная. Правда, Сев, была такая пословица, по-моему, японская «Делай, что должно, и будь, что будет».
– И как её надо понимать?
– Они понимали, как требование субординации, то есть – что приказывают, то и делай.
– Понял, Лиди.
– И пожалей осину, у неё и так нервы ни к чёрту, после того случая, – говорю я. Получается с дрожью в голосе. Да ну и ладно…
– Тоже понял. Ох, Северус, извини, но всё можно исправить, кроме смерти. А за Дамблдора совесть пусть меня мучает. 7 июня 1997 года
И потянулись снова дни, но совсем не такие, как были у меня до того, как я узнала новости Северуса, совсем не такие, как до войны.
Я начала уговаривать маму уехать из Англии, неважно куда, но можно и в Россию… В конце концов, жить с пистолетом в прихожей за тумбочкой, и, приезжая к матери на выходные, уединяться в лесочке и палить по бутылкам (оказалось, у меня неплохой глазомер) – это ненормально. Странно, но я не пыталась логически осмыслить свой страх, тот, который заставлял меня вздрагивать от любого резкого звука, который заставил меня обратиться к одному своему пациенту за помощью. В больницу попадают разные люди, и через месяц после моей просьбы, я стала обладательницей смерти, заключённой в металле. Но это… глупо, в конце концов!
В общем, выражаясь идиомами, надо было «рвать когти». Твердыня, крепость, сложенная из понятий «налаженная жизнь», «приличная пенсия», «недвижимость» постепенно начинала трещать и шататься под моим натиском, русский язык проветривался и освежался в памяти, но…
Дело оставалось за малым – попрощаться с Северусом. А как можно попрощаться с человеком, от которого уже пять месяцев ни слуху, ни духу, и которого неизвестно, где искать? Я себе этого не представляла, и продолжала ждать и откладывать решительные действия.
И дождалась.
Северус сидел в своем любимом кресле, опустив голову, опираясь лбом на переплетённые пальцы рук. От его позы веяло такой безнадежностью и отчаянием, что мне захотелось завыть от сострадания.
О да, верно оказалось изречение, что люди, охотно жертвующие собой, охотно жертвуют другими. Как можно было годами доказывать человеку, что он не мерзавец, а потом заставить его растоптать собственное самоуважение и повести себя как последняя мразь – разбить в осколки всё, что создавалось годами. Я не понимаю Вас, Дамблдор, лучше бы Вы выпали со своего балкона…
– Всё… кончено? – спросила я, опускаясь перед креслом на колени, чтобы заглянуть Северусу в лицо.
– Да.
И мы снова молчим. Время утекает сквозь пальцы, его так мало осталось, его осталось всего ничего…
– Как это было?
– Ко мне прибежал Флитвик и сказал, что Упивающиеся в замке. З–знаешь, он забавно в-выглядел – т-такой маленький, потный и запыхавшийся… – Северус усмехается, усмешка выходит кривой, с отчётливым призраком надвигающейся истерики.
– Знаешь Лиди, я чуть не бросил палочку… когда увидел на башне его, Упивающихся и Драко. Он сказал: «Пожалуйста, Северус»… Как я себя ненавижу, Лиди! Как я себя ненавидел тогда… Правдоподобно вышло… кажется. Зачем ты мне сказала про «будь что будет»? Какой тебе в том был смысл?
– Северус, я могу что-нибудь сделать? – шепчу я, по-прежнему вглядываясь в него, сидящего в кресле, снизу вверх.
– Можешь, – холодно, даже жёстко произносит он, и в следующий момент он решительно запрокидывает мою голову, больно схватив за волосы на затылке. И атакует, сверху вниз требовательно, жадно, безжалостно и… отчаянно. На глазах от боли и неудобной позы выступают слёзы. Когда этот деспотический поцелуй прекращается, я отшатываюсь, вытирая губы, но слова протеста застревают в горле, словно зацепившись там острыми углами. Потому что… трудно объяснить. Потому что его отчаяние рвётся на волю, как пламя из окон горящего дома, потому что он плачет – где-то внутри, и думает, что я этого не замечу. Зачем он пытается меня оттолкнуть? Чтобы точно знать, что он негодяй?
– Лиди… прости, Лиди, я…
«Да, кажется, могу».
Я поднимаюсь с пола и склоняюсь над ним. Целоваться я,наверно, умею более, чем скверно, но всё равно попробую вернуть ему поцелуй.
– Как далеко ты способна зайти в этом, Лиди? – потрясённо спрашивает мой гость.
– А как далеко тебе хочется, Сев? – так же тихо и напряжённо, вопросом отвечаю я.
– Я больше не приду. Нельзя.
– Значит, давай попрощаемся.
И падают стены, которые мы возвели, друг от друга, и которые на проверку оказываются лёгонькими ширмами на подпорках-щепочках. И ещё не поздно, и стелется на пол одежда – вперемешку, так, что моя голубая блузка оказывается в широком рукаве мантии, и Сев шепчет мне на ухо: «Не выключай свет».
– Нужно ли сделать что-нибудь особенное, чтобы тебе было хорошо? – тихо спрашивает мой волшебник.
– Особенного – нет, просто дай мне фору, – тихо отвечаю я, нисколько не смущаясь. Странно как-то, особенно если вспомнить, какая я всегда была стеснительная, Эд даже возмущался.
– Ладно. Это было… изобретательно, хотя, кажется, всё, что можно было изобрести в этой области человеческих отношений, изобрела сама природа.
Достаточно… как-то так, что каждое движение было вовремя, и каждое – обретало смысл, бездну смысла, и ничего сверх того, что было, не было нужно.
«Всё. Качели надо раскачивать долго, а летишь с них две секунды», – отметил внутри меня внутренний циник после мгновений одновременно взлёта и падения. Уже через секунду после этого – когда же я перестану думать вслух – Снейп навис надо мной, опираясь локтем о подушку, со странным выражением на лице.
– Повтори, что ты сказала.
– Так, ассоциация. Сначала качели раскачиваешь, потом слетаешь с них, но не падаешь, а опускаешься… так, мягко. Мне всегда казалось, что на это… похоже.
Северус странно сощурился.
– Почему? – спросил он чуть гортанно, со странным волнением, – Почему тебе так кажется?
– Наверно потому, что мне всегда хотелось так прыгнуть. Себ прыгал, он вообще адреналин любил – всё время подбивал меня тоже попробовать, учил, как правильно сгруппироваться, а мне хотелось повисеть в воздухе. И…
– Чтооо? – протянул Сев, по-прежнему пристально глядя на меня, как будто увидел что-то ужасное.
– И прыгнула однажды. И мне, даже на минуту показалось, что я смогу так, как хотелось. Руку сломала, – честно призналась я, поморщившись при воспоминании о боли, и с улыбкой, вспомнив, как вокруг меня весь месяц бегал Себ.
Сев откинулся на подушку.
– Такого не бывает, – сказал он.
– Какого, милый?
– Такого. Неважно.
Он подтягивает меня поближе к себе, и несколько минут мы лежим, обнявшись. За окном – предрассветная муть и полумрак. По стеклу скребёт ветками клён, растущий за окном моей спальни, каждую весну пытающийся расти ко мне в дом, а над потолком, под крышей возятся ласточки, опять же прилетающие каждую весну. Дожить бы до следующей весны нам с Северусом…
– Лиди, а как погиб твой брат?
Мне не больно, отгорело и прошло, но вспоминать все-таки трудно.
– Мотоцикл взял у какого-то старшего приятеля, «полетать», так он говорил. И не справился с управлением. Терпеть не могу мотоциклы! Прощание вышло скомканным, неполноценным каким-то, не целым. Ничего, долгие проводы – лишние слёзы.
«Уезжай Лиди, если останусь жив – найду».
«Хорошо, Северус. Я напишу соседке, где нас искать. Удачи».
И всё. Странные вещи оказались написаны в моём учебнике геометрии. Или прямые всё-таки не параллельные?
|
Великобритания, 20.04.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
