Среди холодных скал
Там музыка звучала…
Куда она звала, кого она искала?
Никто не знал…
Кто в темноте ночной не закрывал окна
Того уж нет -
Ушел искать страну, где жизнью жизнь полна,
За песней вслед.
«Городок», гр. «Воскресенье»
«Видишь, и волшебники бывают в заколдованном кругу…»
«Чародеи».
«Я был в пустоте. Или пустота была мной? Она была внутри и снаружи, там не было света и теней, не было чувств, мыслей, звуков или движения. Там не было ни времени, ни пространства. Я-пустота мягко и неотвратимо погружался в Пустоту, и это было правильным. Единственно правильным. Юность и зрелость, вся моя борьба с собой и окружающим миром, все мои страхи, надежды, желания и боль остались где-то там, за гранью ощутимо пустого безвременья. Я слишком долго ждал этого шанса – уйти, оставить все, наплевать на всех Лордов, Директоров и Мальчиков-Надежды-Магического-Мира вместе взятых. Я устал. Да-да, именно устал, я ведь человек, хотя многие в этом сомневались, учитывая те отвратительно нелепые хогвартские байки о моей принадлежности к вампирам или наличия родственников-дементоров. Идиоты. Если я никогда не демонстрировал открыто своих чувств, вовсе не означает, что их никогда не было. Были они. И совесть, и страх, и одиночество, и смертельная усталость. Нет, была, конечно, и радость, и чувство удовлетворения, и даже, что скрывать, определенная привязанность к моим студентам, когда они из стада безмозглых баранов иногда превращались в некоторое подобие мыслящих личностей. Однако моя жизнь никогда не располагала к проявлению эмоций, более того, я всегда запрещал им развиваться. Они были опасны: слишком ослабляли волю и мешали трезво оценивать ситуацию. Быть двойным агентом – это совсем не так романтично, как может показаться. Глупое, грязное, нервное занятие, где, с одной стороны, часто поджидает Круцио от недовольного Лорда, а с другой – новые идеи Альбуса, которые лично для меня зачастую оказывались куда хуже.
Невозможность избавиться от всего этого раз и навсегда порождала постоянное раздражение и глухую тоску. Я чувствовал себя гиппогрифом, посаженным на цепь долга. Если я начинал бунтовать, то совесть, как строгий металлический ошейник, покрытый острыми шипами, быстро заставляла меня умолкнуть. Зато теперь – все. Теперь есть только пустота и я не хочу обратно. Мне хорошо в ней, мне – никак. Я медленно тону, все глубже и глубже, отголоски обычной жизни все тише и дальше, они уже почти не тревожат меня. Я сделал то, что должен и, ради Мерлина, оставьте меня в покое! Я устал…».
***
«Странно, но воспоминания о последней битве у меня сохранились то неправдоподобно яркими, то совершенно размытыми, обрывки, отдельные куски, как давно разорванный старый пергамент, но какие-то эпизоды помнятся очень отчетливо…
Зеленая трава вперемешку с землей, яркие вспышки заклинаний, ругательства, чьи-то стоны… резкий крик, переходящий в хрип, убитые в черных мантиях напоминают старые тряпки, неизвестно кем небрежно брошенные среди этого хаоса. Упивающиеся и авроры, в темноте трудно разобрать, кто где. Поттер напротив Лорда, снова их заклинания сплели золотую сеть, они отделены от всех ее непроницаемой стеной, за пределы которой выйдет, в лучшем случае, только один… Я уворачиваюсь от бестолково летящих во все стороны лучей, попутно оглушаю какого-то молоденького УПса, пытаясь приблизиться к главным действующим лицам этой суматохи. Да, план Альбуса сработал, и теперь Поттеру остается последний шаг. Весь год я делал все, чтобы эти двое оказались здесь, друг против друга, с искаженными ненавистью лицами, с трудом удерживая возмущенно вибрирующие палочки. Нет, Поттер! Чему я тебя учил, тролль ты безголовый! Никакой ненависти, полный самоконтроль, ясный рассудок - только так ты сможешь выиграть. Ну вспомни, вспомни хоть занятия окклюменцией, неужели столько сил потрачено впустую? Я уже близко, только миновать троих сражающихся… Мерлин! Капюшон одного из них соскользнул, и по черной ткани рассыпались густые пряди цвета белого серебра. Он один против двоих, но не теряет своего сдержанного изящества даже в схватке. Дементор тебя побери, Люц! Хватит играть, наслаждаясь собственным хладнокровием и мастерством! Пользуясь всеобщей неразберихой, я быстро оглушаю обоих Авроров и отталкиваю Малфоя к краю поляны:
- Немедленно аппарируй отсюда!
- Ты так уверен, что мальчишка победит? – по вздрагивающим крыльям точеного носа я понимаю, что он нервничает. – Хотя, с твоей помощью… возможно.
- Малфой, ты что предпочитаешь: умереть или попасть в Азкабан? Посмотри сам – это конец. Не знаю насчет Поттера, а я-то уж точно постараюсь не выпустить отсюда нашего Лорда живым.
- И чем тебе так не угодил Повелитель? – он отряхивает с рукава невидимую пылинку и усмехается. Нашел время, эстет недоделанный!
- Мы не раз обсуждали наши места в этой бойне! Я думаю, мы все выяснили, и ты смирился с моей позицией. Иначе ты рассказал бы Лорду о том, на чьей стороне я нахожусь на самом деле, правда?
Он изучающе рассматривает меня, просчитывая ситуацию. Мы никогда не говорили об отношениях между нами: уже не просто соратники, но еще не друзья. И, в то же время, нас слишком многое связывает, чтобы я позволил ему вот так, по-дурацки, погибнуть. Наконец он кивает и протягивает мне руку. Сильное рукопожатие, быстрый серьезный взгляд и короткое: «Спасибо», слившееся с тихим хлопком аппарации.
Я пару минут оглядываю поляну, оставаясь в тени. Так и есть, с другой стороны опять мелькают светлые волосы. Ах, Люциус, Люциус… Я, конечно, надеялся, что ты сможешь проявить хоть каплю рассудочности и убраться отсюда, но слишком на это не рассчитывал. Ты – Малфой, и теперь многовековые традиции и понятие «родовой чести» оказались куда сильнее, чем здравый смысл. Ведь лорд Малфой не может быть предателем, правда? Дураки те, кто считает тебя напыщенным безголовым павлином, и еще больший дурак ты сам, если думаешь, что смог меня обмануть. За столько лет я слишком хорошо тебя изучил… Я вздыхаю, и аппарирую так, чтобы оказаться у Люца за спиной, затем быстро направляю на него палочку: «Петрификус Тоталус!». Прости, Малфой, но хватит уже смертей, действительно хватит… Засовываю ему в карман мантии небольшой флакончик – заранее приготовленный порт-ключ, а Люциус может лишь яростно сверлить меня взглядом: ему отдыхать в неподвижности, как минимум, полчаса, ключ настроен на его замок, так что все будет в порядке. Короткое заклинание-активатор – и Малфой исчезает. Ну вот, с этим все.
Я оборачиваюсь - и вовремя. Поттер резко обрывает связь, ее бледно-золотые нити тают в уже начинающем светлеть воздухе. Лорд ускользает от Сногсшибателя мальчишки, зато мое Оглушающее заклинание направлено безошибочно, и Его Темнейшество беспомощно оседает на землю. А Поттер… он просто стоит и молча смотрит на него. Несколько быстрых шагов и я уже рядом:
- Поттер, что вы стоите?! – он пытается поднять палочку, но рука дрожит, в глазах страх и отчаяние.
- Я… Я не могу, профессор…
В тот момент меня захлестнула такая ярость, какой я никогда не испытывал даже по отношению к его проклятому отцу. Я резко и сильно бью его по щеке, растрепанная голова мотнулась в сторону, но взгляд стал осмысленнее:
- Слабак! Трус! А они, - я быстрым кивком показываю в сторону сражающихся, - они, по твоему, могут?! Сколько их еще должно умереть, пока наш высокоморальный Спаситель-Магического-Мира сочтет для себя возможным испачкаться убийством?! Ты отвратительное, безответственное ничтожество! Пока жив Лорд, твои друзья и близкие будут умирать, идиот! А убить его, к несчастью, никто, кроме тебя, не может. А ты стоишь тут и раздумываешь, по гриффиндорски ли будет прикончить лежачего?! Или ты хочешь последовать за своим придурком-крестным, который тоже всегда действовал на эмоциях?! Темный Лорд отнял у тебя почти все, и отнимет еще больше, если ты немедленно не примешь решение! Как красоваться на первых полосах газет – тут мистер Поттер первый, а как взять себя в руки и что-то сделать – он, видите ли, не может! Люди на тебя надеялись, а ты просто подставил всех, мерзкий трусливый червяк, точная копия своего жалкого отца! – меня трясет от усталости и подступившей безнадежности. Он мальчишка, просто мальчишка, ему не справиться… Внезапно что-то сбивает меня с ног, и резкая боль в боку заставляет почти потерять сознание. Я неловко падаю, перед глазами вспыхивает сноп ослепительно белых искр боли – второй Рассекатель попал в плечо. Как все…неудачно. Поворачиваю голову и вижу, как к Поттеру приближается Белла, странно медленно поднимая палочку… нет, наверное, все происходит быстро, просто это у меня замедленное восприятие. Мне кажется, что я наблюдаю за всем словно со стороны, боль почти неощутима, только чуть кружится голова от запаха крови. Вот и все. Я не могу даже пошевелиться, так что мальчишке осталось совсем немного. Его прикончит Белла, а там очнется Лорд и я, если буду жив еще к тому времени, сильно об этом пожалею… хотя вряд ли – судя по скорости и объему вытекающей крови.
В этот момент я вижу, как лицо Поттера застывает странной равнодушной маской – никогда раньше не видел у него такого выражения. Он делает шаг вперед, направляет палочку точно в грудь убийце Блэка… да, я знаю, насколько он ее ненавидит, но сейчас в нем нет эмоций, только холодная отточенность уверенных движений. Неужели?! Я вижу, как шевелятся его губы, но не слышу слов. Зеленый луч попадает в цель… надо же, Белла даже не успела удивиться… она явно не ожидала ничего подобного, впрочем, ей теперь уже все равно.
Мальчишка несколько мгновений смотрит на труп, потом переводит взгляд на меня. Я не могу ничего сказать, да это сейчас и не нужно… он уже все для себя решил. Второй раз срывается с палочки бледно-зеленая смерть и вместо Темного мага, чье имя боялись даже произносить вслух, остается лишь бесформенная куча темной материи. Вот что значит судьба – столько лет, столько смертей, столько страха, а какой-то гриффиндорский сопляк одним взмахом палочки поставил на всем этом жирный крест. Почему не раньше? Неважно, главное, что все закончилось. Поттер наклоняется ко мне, а я облегченно вздыхаю и делаю шаг навстречу Пустоте».
***
«Я знал, что нахожусь в клинике Святого Мунго. Я слышал взволнованные голоса целителей: «Большая кровопотеря, кома … Делаем все, что можем… Поймите, он сам не хочет возвращаться…». Несколько раз ко мне приходили Минерва с мадам Помфри и даже сам Великий-Победитель-Темного-Лорда, но я не открывал глаз. Не хотел. Я столько лет мечтал о том, чтобы ничего не чувствовать, а не скрывать эмоции, и вот теперь я был там, где ничего этого нет. Мне было все равно, лишь бы раствориться в пустоте, слиться с ней в единое целое. Я больше никому ничего не должен и впервые в жизни делал то, что хотел – погружался в ничто, в бесцветную неподвижность безмолвия. Сейчас я понимаю, что это продолжалось несколько недель, а тогда для меня не существовало времени.
Однажды ночью, находясь в привычном уже состоянии полусна-полуяви, я почувствовал, что в моей Пустоте появилось что-то. Оно не было лишним, раздражающим или неприятным, но оно было… другим. Я уже не погружался в равнодушную бездну, а словно парил в ставшем чуть более плотным пространстве. Затем пришло ощущение тепла, и пустота показалась мне ледяной. Странно… раньше этого не было. Затем это теплое «что-то» исчезло, но вскоре появилось снова, и я понял, что «это» приходит извне. Я приоткрыл глаза и увидел женщину, сидящую на краю моей постели. В комнате было темно, я не видел ни лица, ни одежды, поэтому принял ее за ночную больничную сиделку. Она молчала, а я снова начал сливаться с моей пустотой… Сидит, и пусть сидит, мне это совершенно безразлично, только бы не мешала.
Она приходила каждую ночь, причем ее присутствие постепенно становилось частью того пространства, в котором я находился. Незнакомка странно гармонировала с ним в отличие от остальных людей, посещавших время от времени мою комнату, и всеми правдами и неправдами пытавшихся вытащить меня из уютно-равнодушного кокона. Позже она стала держать меня за руку – спокойно и ненавязчиво узкая ладонь приникала к моей и замирала. Эти прикосновения дарили мягкую тьму и глубокий сон без сновидений, а пустота постепенно превращалась в прозрачно-бархатистую синюю ночь…
Потом в нее начал вплетаться звук – женщина тихо напевала что-то, и ее голос был похож на далекий свет, запутавшийся в густой траве. Позже я начал вслушиваться в слова ее песен и обнаружил, что это старинные баллады, в основном, шотландские, те самые глупые романтические стихи о любви, нежности, красоте и прочей чепухе. Когда-то давно, еще в юности, я как-то раз прочитал эти баллады, но ощущение глупой неловкости и недоумения помнил до сих пор. Какому кретину придет в голову писать стихи о том, чего быть, в принципе, не может? Все эти принцессы, драконы, храбрые рыцари, эльфы и другая ерунда – насколько я помнил историю магии, ничего подобного никогда не происходило. Драконов убивали, конечно, и использовали их кровь и прочие части в качестве ингредиентов для зелий, а кожу пускали на плащи и обувь; принцессы были сильными волшебницами, больше увлеченными политикой, нежели романтикой в виде тех же рыцарей. Но пела незнакомка хорошо, поэтому мое сознание невольно подчинялось, скользя по причудливым узорам, сплетенным голосом и словами… Чаще других она пела балладу о молодом вельможе, влюбившемся в Фею-Повелительницу воздуха. Она некоторое время отвечала ему взаимностью, но когда он предложил ей замужество, Фея ответила, что лишь тот, кто хоть раз в жизни летал, может стать ее супругом. Однако этот идиот настолько потерял голову, что забрался на высокую скалу и шагнул вниз, доказывая, что ради нее он готов даже на полет, который определенно закончится смертью. Конечно, столь отважный и глупый, в чисто гриффиндорском стиле, поступок настолько поразил Фею, что в последний момент она превратила его в сокола, не дав разбиться насмерть. Затем, как положено, последовала пышная церемония бракосочетания, и «жили они долго и счастливо». Совершенно никакого полезного смысла, выдумка от начала и до конца, но мелодия была изящна и напевна, а стихи ложились на нее очень гармонично:
«Лишь только одно важнее всего,
Важнее жизни самой.
С высокой скалы смерти в лицо
Загляну и буду с тобой…»
Со временем я привык к молчаливым, если не считать тихих песен, посещениям. Днем я по больше части не открывал глаз и, хотя пустота уже не обволакивала меня так, как раньше, странное дело, меня это не раздражало. Я начал потихоньку наблюдать за осматривающими меня целителями, а также сумел оценить профессионализм штатного зельевара больницы. Ближе к вечеру я уже знал, что она скоро придет, хотя уловить момент ее появления так и не смог. Горьковато-свежий аромат с ясно ощутимой ноткой полыни, легкое прикосновение руки и негромкий голос были неизменны и постоянны, дарили покой и качали на волнах музыки, уносили в прошлое, к суровым шотландским горам, ветру и небу…».
***
«Время мое теперь исчислялось ночами. Днем целители все с более заметной радостью и уверенностью говорили о выздоровлении, но рекомендовали беречь силы и двигаться как можно меньше. Я иногда вставал, ходил по комнате, но чаще лежал и читал книги, которые, как я подозревал, передала для меня Минерва. Много лет я не проводил время так спокойно и продуктивно, делая выписки и набрасывая планы интересных экспериментов. Однако все это было лишь прелюдией перед наступлением темноты: как только в комнате начинались сгущаться сумеречные тени, я ложился и закрывал глаза, пытаясь в тишине угадать легкий шорох, который бы свидетельствовал о ее появлении. Нет, я не любил ее, как могли бы подумать некоторые романтики – любители тех самых баллад. Я не знал черт ее лица, никогда не смотрел в глаза, понятия не имел, как ее зовут. Запах сонной травы, сильные нежные пальцы и голос – вот все, что было частью моего теперешнего мира, неуловимой, но необходимой и незыблемой его основой. Ее появление стало для меня столь же естественной вещью, как закат солнца или мерное движение воды в реке. Она была для меня чем-то неизмеримо большим, чем просто человек, не говоря уж о женщине… до одной ночи. Лишь теперь, записывая эти воспоминания, я понимаю, что в тот момент сам замкнул свой собственный заколдованный круг – круг возвращения к жизни.
«Гибкое тело и шелк волос,
Дыханье смешалось вдруг.
Мне имя твое ветер принес,
Два мира смыкая в круг»
Она, как обычно, сидела на краю постели, и снова пела эту глупую старую балладу о том, чего никогда не было, и быть не могло по всем известным мне законам мироздания. Сначала я и сам не заметил, увлекшись мелодией, что сильнее обычного сжимаю ее руку. То ли долгое вынужденное бездействие, то ли нахлынувшее внезапно странное чувство освобождения, то ли просто физический порыв заставил меня притянуть ее к себе. Она совершенно не сопротивлялась, не навязывалась и одновременно не бездействовала, словно действительно была не человеком, а просто духом этой темноты, частью моих желаний, обретшей на время женское воплощение. Отсутствие супруги или постоянной любовницы еще не значит, что я жил монахом, хотя подобная мысль наверняка повергла бы в шок не только всех студентов, но и большинство коллег-преподавателей. Неудовлетворенный физиологически мужчина не в состоянии так владеть собой, как мне это было необходимо, поэтому иногда и недолго, одну-две ночи, я проводил с отличными и очень профессиональными платными любовницами. Да, Розмерта знала толк в подобных вещах и ее «скучающие подруги» ни разу не заставили меня пожалеть о потраченном времени. Я ценил их молчаливость, умение мгновенно подстраиваться под мои желания, и нетребовательность в отношении самих себя. Если мне хотелось, то я оттачивал на них свое мастерство любовника, получая удовольствие еще и от того, каких высот я могу достичь в удовлетворении чужой страсти. Если же подобного желания у меня не было, они сами знали, что нужно делать.
С ней все было иначе. Властная и покорная одновременно, она не была чужой мне или близкой, она просто была…. Рядом с любой из женщин я, кроме физического влечения, ощущал либо равнодушие, либо необходимость контролировать себя, но с ней я был свободен. Каждая моя мысль, еще даже не воплотившаяся в движение или вздох, находила мгновенный отклик, дыхание становилось все более хриплым и прерывистым, обжигающие волны наслаждения накатывали все чаще, все сильнее и неотвратимее влекли за собой, мышцы все ощутимее напрягались в отчаянном пароксизме страсти. Я снова падал в бездну, но она не была больше пустотой – в ней был безотчетный страх и неудержимый восторг, невыносимо яркие вспышки света перед глазами сменялись столь же слепящей тьмой, а она - она была единственной реальностью здесь, спасательным кругом, светом маяка в густом тумане…
Утром ее не оказалось рядом и ничто не напоминало о том, что произошло. Этот факт вызвал во мне некоторое беспокойство и раздражение, поскольку никаких необъяснимых явлений рядом с собой я терпеть не мог. Не хватало еще вылечиться от ран, но при этом окончательно спятить на радость окружающим, и бессрочно поселиться здесь, в клинике, по соседству с мерзким тупым недоразумением, именуемым Гилдероем Локхартом.
Немного поразмыслив, я вышел из комнаты и направился вдоль по коридору, чтобы разыскать кого-то из дежурных целителей на этом этаже и спросить о незнакомке. Как-никак, я все-таки провел с ней ночь, и при этом мы не обменялись не единым словом – тогда мне показалось это естественным, а сейчас было слишком странным и требовало немедленного прояснения. Поплутав по идиотски запутанным коридорам, я отыскал молодого целителя, который, если отмести ту чушь о моем героизме, проявленном в борьбе с Лордом, и выражения бесконечной радости от моего выздоровления, довел до моего сведения два факта: тот, что я больше не нуждаюсь в их услугах, и тот, что никаких ночных сиделок на нашем этаже нет и не было. Вслед за ним я вошел в кабинет, где рыжая ведьма в годах просканировала меня с помощью нескольких заклинаний и заявила, что я совершенно здоров, но должен избегать нагрузок и вообще беречь себя. Подписав пару официальных больничных пергаментов, получив обратно свою волшебную палочку и недослушав восторженное бормотание целителя, я быстрым шагом отправился к себе, чтобы забрать оставшиеся в комнате книги. Ситуация казалось нелепой до невероятия – я был уверен, что все это время незнакомка существовала и была абсолютно реальна, но слова целителя утверждали обратное.
Походя к двери, я уже практически решил, что нужно для начала вернуться в Хогвартс, а затем просто понаблюдать за собой. Если это были просто сны или видения, вызванные сочетанием тех зелий, которыми меня щедро поили здесь, следовательно, со временем они исчезнут. Если нет – тогда и подумаю, что с этим делать, под рукой будет моя лаборатория и библиотека, а я гораздо больше доверяю собственному мастерству зельевара, чем местному алхимику, хотя, надо признать, он весьма неплох.
Дверь в комнату была плотно прикрыта, но, тем не менее, я отлично расслышал доносящийся из-за нее знакомый негромкий голос: «Лишь только одно важнее всего…». ***
«Она сидела на моей пустой кровати. Сидела точно так же, как сидела каждую ночь – спиной к двери, чуть наклонив голову. Слегка вьющиеся волосы коротко острижены, открывая шею, на плечах – простая черная мантия. Ее рука лежала на моей подушке, слегка поглаживая бледно-зеленую ткань кончиками пальцев. Я впервые рассмотрел ее руку, которая столько раз прикасалась к моей: узкое запястье, длинные пальцы, точеная кисть, бледная гладкая кожа… Красивая, усталая рука. Я никогда не видел усталых рук, но это ощущение возникло сразу же, наравне с резко нахлынувшим раздражением и облегчением. Значит, она все-таки реальна! Замечательно! Тогда какого дементора ей нужно, она ведь всегда появлялась только ночью? Если она не сиделка, то кто? Женщина перестала напевать, немного помолчала, а потом, не оборачиваясь, произнесла:
- Не удивляйся. Я пришла попрощаться, – спокойный голос, минимум эмоций, только пальцы безостановочно поглаживают ткань. Решив прояснить ситуацию, я резко спросил:
- Позвольте узнать, мисс, кто вы такая? И как … - фраза осталась незаконченной. Она была рядом со мной много ночей подряд, а вчера и вовсе оказалась в моей постели, поэтому эти вопросы внезапно показались мне крайне глупыми и неуместными, а чувствовать себя беспомощным я ненавидел с детства.
- Извини, я не хотела тебя… злить, - она четко определила мое состояние по голосу. Я был уверен, что никогда не встречался с ней раньше, но, тем не менее, она говорила мне «ты» и без единого взгляда определила, что именно я вошел в комнату.
- Я вас знаю? – церемоний я никогда не любил, а в данной ситуации они просто излишни, вот Люциус показал бы ей пример хорошего воспитания…
- Нет. Знаешь, все вопросы тебе лучше будет задать профессору МакГонагалл.
- Она знает о вас? – я злился еще больше. Это какая-то мания преследования – совершенно незнакомая женщина, которая ровным счетом ничего плохого мне не сделала, но я уже готов душу из нее вытрясти.
- Конечно, - она продолжала сидеть спиной ко мне, даже после того, как я подошел совсем близко.
- Вот что, мисс. Вы немедленно объясните мне все, не ссылаясь на Минерву, и больше повторять я не намерен! Если вы мне не ответите здесь и сейчас, то я заставлю вас отправиться со мной в Хогвартс, где вам придется ответить на все мои вопросы. Как вы оказались в больнице, в моей комнате и…
- В твоей постели, да? Я не в претензии, - Мерлин мой, мне послышалось, или она действительно пытается язвить в ответ? Мне?!
- Это все сложно… Хорошо. Видишь ли, ты был в коме и возвращаться явно не желал. Пока твои коллеги совместно с целителями судорожно искали способы помочь тебе, Поттер, проникшись к твоей мужественной персоне, как ни странно, глубоким чувством благодарности и раскаяния за ранее проявленное недоверие, обратился за помощью к портрету директора. Альбус всегда верил в силу любви, ты же знаешь. Поэтому он, скажем так, нашел меня. Другого способа вылечить тебя все равно не было, поэтому мы решили рискнуть. Как видишь, все удалось. Теперь ты здоров и можешь вернуться в Хогвартс или начать совершенно другую жизнь – все зависит от тебя… - она говорила тем же спокойным голосом, но мне показалось, что она с трудом сдерживает эмоции. Когда столько лет работаешь в школе, волей-неволей научишься различать малейшие интонации, а уж если к этому прибавляется еще и необходимость общаться с Лордом…
- Так. Во что верил Альбус? – эта мысль оказалась весьма неприятной. Неужели Дамблдор и после смерти не успокоился и продолжает плести очередные интриги, неизвестно зачем засылая ко мне эту женщину?
- В любовь. Видишь ли, я люблю тебя, - она настолько буднично произнесла эту фразу, что я даже не сразу понял, ЧТО именно она сказала. Никто и никогда мне такого не говорил… Зачем? Она меня даже не знает! И вчера… В общем, ее ответы еще больше все усложняли.
- Ты… что?
- Я люблю тебя, поэтому и оказалась здесь – терпеливо повторила она, словно объясняла первокурснику лечебные свойства папоротника обыкновенного.
- Получается, что именно ты меня… вылечила? – кто бы мне сказал, что среди белого дня, в клинике Святого Мунго, незнакомая женщина будет говорить мне о любви… я бы наложил на него парочку оригинальных проклятий за тупые шутки. Женщина молча кивнула.
- Таким образом, учитывая вчерашние… м-м-м-м… события, вы, вероятно, рассчитываете, что я, как честный человек, должен предложить вам руку и сердце? – при этих словах меня ощутимо передернуло. Тролль знает что такое! Раньше я даже ждал ее прихода, а теперь с трудом сдерживался, чтобы не наложить на нее Империо и добиться истины – настолько она запутала меня своими словами.
Незнакомка слегка усмехнулась, еле уловимо пожав плечами:
- Нет, конечно. Ни о каком предложении и прочем речи нет. Успокойся, я слишком хорошо знаю, как ты ценишь свое одиночество и свободу. Я, кстати, тоже, но есть вещи… - она замолчала, словно сказала что-то лишнее. Раньше я думал, что больше, чем на Поттера, я ни на кого разозлиться не смогу, но ее недомолвки окончательно вывели меня из себя. Резко взяв за плечи, я поднял ее на ноги, развернул к себе лицом и со злостью начал:
- Вы. Немедленно. Внятно. Объясните. Мне. Что… - больше ничего сказать я не смог, потому что женщина подняла голову, и я смог увидеть ее лицо.
Моя ночная гостья была слепа».
|
Великобритания, 27.04.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
