Сначала он даже не осознал, что очнулся. Просто в какую-то секунду он встретился с самим собой и понял, что мыслит.
«Декарт – враль», – вяло подумалось. Потом он почувствовал, что его глаза открыты. И он может закрывать и отрывать их, хотя и с трудом. Это он понял по едва ощутимой разнице температуры между тем, когда слизистая глаз встречалась с окружающим воздухом, и тем, когда ее прикрывали веки. Картинки не было. Вернее, картинка не изменялась: все, что он мог видеть, была полнейшая тьма.
Следующим пришедшим ощущением стал холод, пронизавший и сковавший все его тело с головы до ног. Казалось, что и мозг сковал леденящий холод, оттого мысли двигаются как плотоядные слизни по грядкам с тыквами, вернее как медленно сменяющие одна другую черно-белые картинки: «Слизни.. грядки…хижина их хозяина… Где я?...»
Следующий представший перед мысленным взором вопрос не радовал уже своим возникновением: «Кто я?»
Подавив нахлынувшую панику, он попытался как можно увереннее ответить себе: «Я … - Северус».
Большой уверенности не получилось, и вслед собственному имени он мысленно послал грязное и длинное ругательство, которое никогда не употребил бы вслух.
«Черт, отчего же так холодно… и темно…», - он попытался почувствовать хоть что-нибудь другое, кроме холода – пусть даже боль…
Но это ему не удалось, как он ни старался… Постепенно он понял, что не жуткий, пронизывающий холод мешает ему пошевелиться – он просто не чувствует своего тела, ничего, даже открывать и закрывать веки получается с трудом. Минуты две он сосредоточенно отрабатывал навык закрывания век, параллельно восстанавливая в замороженной памяти этапы собственной биографии. Сильно не продвинулся: вспомнился старик в сиреневой мантии – ужасно противный. Он точно понял, что если бы полнее владел собою, воспоминание о старике вызвало бы у него тошноту. И еще какой-то урод змеелицый, к которому он испытывал двойственные чувства: ужас, до обморока и уважение, почти приязнь… Чертовщина какая-то…
После двух минут упражнений его веки свело от усилий (или, скорее всего, они все-таки примерзли к глазам), а перед внутренним взором вспляли откуда-то со стороны ярко зеленые глаза, полные ненависти к нему, Северусу. От этой ненависти захотелось умереть, и сознание покинуло его…
Когда он вновь пришел в себя, первое, о чем он подумал, что с именем все-таки угадал. Он теперь отчетливо помнил свое имя – Северус Снейп, зельевар и Упивающийся Смертью. И старику, и уроду он также подобрал подходящие имена… Одного звали Директор, а второго - исключительно «Мой Лорд», склоняясь в почтительном поклоне. Смутно припоминалось противостояние между ними и та роль, которую он играл в нем… Было что-то, или кто-то еще, но вспомнить он не смог. Он снова попытался открыть глаза и вновь только по разнице температур понял, что это ему удалось…
О! Он, наконец, почувствовал что-то еще! Это была жуткая боль в горле, как будто в шею вонзили раскаленный железный прут и еще долго потом поворачивали его. Он странно ощущал эту боль, как будто не телом, а сознанием… Тело по-прежнему было сковано холодом.
Когда он снова встретился с собой, боль была с ним… Он решил, что если болит все-таки горло, а не, скажем, нога, то можно попробовать сосредоточиться на ноге и понять, что она, нога, сейчас ощущает… После нескольких безуспешных попыток, он понял, что полностью парализован.
«Слеп, парализован… Добро пожаловать в персональный ад, Северус». Может эти идиоты похоронили его заживо? Он даже не стал объяснять себе, кого из противоборствовавших в пору его жизни сторон он имеет в виду. Какая разница, если он вполне уверен, что идиотами были и те, и другие… Она сидела в библиотеке и судорожно дочерчивала домашнее задание по арифмантике. Судорожно – потому, что ей ужасно хотелось побыстрее закончить с этим и продолжить читать книгу, которая лежала в ее школьной сумке. Это была история Тристана и Изольды, изложенная в стихах, при чтении которых образовывались магические формулы. Когда читаешь такую книгу, чувствуешь запахи, дуновения ветра, вкус так, как это описал поэт. Над страницами книги возникают призрачные образы героев, как они описаны в книге. Эту книгу ей дала Кэт, ее подруга, которая еще с их первого курса была очень романтически настроена. Лили поначалу отказывалась – отличнице дома Райвенкло чтение такой литературы казалось пустым времяпрепровождением. А когда сдалась, история героев ее так захватила, что теперь она готова была вообще бросить все домашние задания ради этой книги. Только это было не в ее правилах. Подруга сидела рядом и мечтательно смотрела на то, как из под пера Лили на пергамент ложатся четкие линии чертежа.
- Лили, - вдруг спросила Кэт, - Тебе Седрик нравится?
- Кэт, что за вопрос? Дай закончить… Ты вообще о чем-нибудь, кроме мальчиков думаешь?
- Нет. – Кэт засмеялась. У Кэт был легкий характер, она почти никогда не обижалась и только поэтому они с Лили почти не ссорились.
– Нет, ну ты скажи, что ты о нем думаешь?
- Ну, он отлично учится, он довольно симпатичный, высокий, теперь вот – чемпион Хогвардса… Еще, насколько мне известно, он встречается с Чжо Чанг. Разве нет?
- Да, я знаю…
- Кэт, я тебя не понимаю, шестой год учебы, надо определять специализацию, можно сказать, выбирать судьбу, а ты размышляешь о чужих кавалерах?
- Знаешь, Лили, в данный момент я размышляла не о кавалерах, а о тебе. Ты вообще молодых людей вокруг замечаешь?
- Все, я закончила, - Лили быстро убрала в сумку работу по арифмантике. - Пойдем в гостиную… Я до ужина хочу еще кое-что почитать…
- Пойдем, пойдем… Кэт хитро посмотрела на подругу, собрала вещи, и они направились в гостиную Равенкло.
Лили Брингс, конечно, замечала «молодых людей», как выражается Кэт. Но, если честно, именно Седрик Диггори нравился ей больше других… Она, даже, кажется, была в него влюблена. Только никто, даже Кэт, не узнает об этом. Потому что Лили сама ни в чем не уверена. Лили посмотрела на подругу. Почему они дружат? Они ведь такие разные!
Лили Брингс с детства была мечтательницей. Так ей самой казалось. И еще у нее был «потенциал». Так ей все говорили. В детстве она залезала на чердак их старого дома и воображала себя то прекрасной и нежной принцессой, то смелой воительницей. Но больше всего ей нравилось воображать себя светлым воином, великим волшебником – маленькую Лили не очень заботило, то, что при этом приходилось воображать себя мужчиной. Главное - это действовать: спасать от гибели, изобретать великие заклинания, побеждать врагов, приручать драконов, открывать новые земли, миры… Тогда она не задумывалась над тем странным обстоятельством, что все лучшие жизненные «роли» достаются мужчинам.
Когда взрослые спрашивали ее, кем она хочет стать, ожидая услышать что-то вроде «актрисой», «балериной» или, на худой конец, «целителем, как папа», она отвечала серьезно: «Я хочу небо трогать руками…»
Небо вообще было какой-то отдельной, особой частью ее жизни. Она любила небо: высокое голубое, с белыми кораблями облаков; хмурое осеннее, когда низкая облачность и дождь, и кажется, что над землей нависла какая-то неведомая опасность, притаилась и ждет только правильного момента; ночное звездное, где каждая звезда – это мир, тепло, любовь, а между ними – чернота и холод огромных, непостигаемых пространств. Однажды она вылезла на крышу родительского дома и лежала там целый день, глядя в переменчивое небо, не откликаясь на мамины крики. От родителей потом здорово влетело – хорошо еще они решили, что она просто заснула.
Ее папа был целителем и работал в Мунго. Она и мама привыкли к тому, что он в некотором роде не принадлежит им полностью: в любой день, в любой момент его могли вызвать к тяжелому больному, даже если у дочери день рождения или они с семьей в отпуске. Это было в порядке вещей. Как папа ни любил свою семью, профессиональный долг был для него превыше всего. Отец Лили был строг, но не суров.
Она любила его и уважала: мама никогда не могла с ней справиться без папиного вмешательства. Отец всегда говорил ей: «То, что делаешь, делай на «отлично» – или не делай вовсе». И еще: «Лучше быть хорошим стирателем памяти маглов, чем плохим Министром магии».
Лили вздохнула. Она никогда не сможет соответствовать отцу! Он был талантлив и трудолюбив одновременно, он выбрал профессию еще на третьем курсе Хогвардса и сделал блестящую карьеру в целительстве: занял должность зав.отделением больницы Св. Мунго. А она даже на шестом курсе не знает, что ей делать дальше… Хотя у нее «есть потенциал»! Еще чего!
Это все, наверняка, мамины гены. Ее мама была домохозяйкой и ничуть не тяготилась своим положением. Она вязала и шила на всю семью, постоянно осваивала новые кулинарные рецепты, придумывала сценарии семейных праздников. И даже то, что кроме Лили у них не было детей, не заставило Энн Брингс заскучать и искать себе других занятий, кроме домоводства. Зато именно благодаря ей, маленькая Лили с детства жила в сказке – только мама могла вполне серьезно рассказать ей про «маленьких летающих стрепусят» (это такие верблюдики с крылышками), которые помогают ей мыть посуду, накрывать на стол… И в отличие от угрюмого домового эльфа Хигса, они веселые и шаловливые, и их не видно… И если очень с ними подружиться они, может быть, возьмут тебя в свой счастливый ласковый мир, где трава лиловая, и всегда цветет миндаль…
Лили улыбнулась своим воспоминаниям.
Ее мама и папа учились в Хогвардсе на Хафлпаффе, и когда Лили распределилась на Райвенкло, она с волнением ждала их реакции. Правда, волновалась она напрасно - мама написала довольно длинное теплое письмо, в котором объясняла, что ее выбор они всегда примут с уважением. А в конце письма Лили прочла короткую приписку папиным почерком: «Никто и не сомневался в тебе, чердачница!»
Да, факультет Райвенкло был, действительно, ее собственным выбором. Она, как и большинство детей из магических семей, знала, что если очень попросить распределяющую шляпу, она определит тебя, согласно твоему горячему желанию. И Лили уже за год до поступления в школу, правда, никому не говоря, выбрала для себя этот факультет. Просто потому, что комнаты Райвенкло располагались почти на чердаке, очень близко к Астрономической башне. С которой так хорошо видно небо!
Во время учебы Лили очень часто приходила сюда и днем, и вечером, когда уже были видны звезды. Она садилась на парапет, свешивала ноги вниз и поднимала глаза к небу. О! Как ей хотелось шагнуть в эту бездонную высоту, которая простиралась над ней, шагнуть и лететь, парить… раствориться во влажном мареве облаков, лететь вместе со звездным ветром в бесконечность…
Сейчас она тоже сказала Кэт, что до ужина почитает в «своем месте». Кэт только понимающе кивнула. И Лили, счастливо замирая, побежала вверх по лестницам. На башне у нее действительно было «свое место». Там, сразу за входом, слева, в толще стены была маленькая низкая ниша, в которую можно было залезть только согнувшись. Поворот стены скрывал тебя от взгляда входящих на башню, а стены ниши защищали от пронизывающего ветра. Лили любила сидеть там, свернувшись, и смотреть на небо, и еще читать… Особенно теперь, когда подруга, сама того не зная, открыла Лили совсем новый мир чувств.
- О, Тристан - шептала Лили, сидя в нише, и произносила вслух строки из книги. Перед ней, над страницами книги возникал полупрозрачный образ безнадежно влюбленного героя. Под воздействием ее сознания он начинал все больше напоминать одного семикурсника-хафлпаффца. И Лили воображала себя Изольдой. И хотя она не была, подобно героине «прекрасней всех дев на свете», ей казалось, что силой любви она бы превзошла ее.
Стемнело уже так, что читать не было никакой возможности. И конечно, за ней пришла Кэт.
- Лили, ну ты чего? Есть, что ли не пойдешь?
- Иду, Кэт, извини, задумалась…
- Ага, как обычно… Злиться было не на кого, и не за что. Но Лили все равно злилась. Ее бесили, во-первых, девчонки с ее же родного факультета, все как одна вздыхающие по новоявленной приезжей звезде – Виктору Краму. Но и не вздыхающая по Краму Чжо ее тоже бесила, потому что Седрик не сводил с нее влюбленных глаз. Правда, остальные мальчики не смотрели на Чжо. Но зато они смотрели на эфемерных вейлообразных француженок и, особенно, на умопомрачительно красивую Флер Далакур.
- Господи, ну что за идиоты кругом! Еще чего! И это факультет умников!? – думала она, вяло ковыряя цветную капусту у себя в тарелке.
На других факультетах не лучше. Гриффиндорцы: полфакультета – рыжие Уизли. Ума хватает только на то, что бы выкинуть какую-нибудь «шутку». Ну и, конечно, «золотое трио», как в Хогвардсе прозвали Поттера и его друзей сразу после их первого курса. Еще бы – победить Воландеморта, вселившегося в Квирелла и вытянуть факультет сразу на первое место – «золотое» везение! Честно говоря, Грейнджер Лили даже нравилась. Пару раз они обсуждали сложные вопросы по трансфигурации в библиотеке, где Гермиона частенько сидела одна, без своих «рыцарей».
Но сегодня ей было все равно. Сегодня она злилась… Хаплпаффцы надулись как индюки, гордые за Седрика, за свой факультет… Слизеринцы, вообще-то вызывавшие у Лили симпатию, сегодня тоже казались какими-то чересчур надменными и презрительными.
Преподаватели… Профессор Флитвик, их декан. Ну он добродушен, как всегда, хотя мог бы и огорчиться, что Кубок не выбрал кого-то из его дома. МакГоногалл обычно нравилась Лили. По крайней мере, Лили нравилась профессору, та всегда ее хвалила, всячески старалась заинтересовать перспективную студентку трансфигурацией. И сейчас это особенно разозлило Лили! Кто там еще?
«Спраут – курица, Вектор – сухарь, Трелони – сумасшедшая, Хагрид – урод, Снейп…» Лили кинула взгляд на профессора зельеварения. Ну, его настроение, по-видимому, соответствует сегодняшнему настроению Лили: «Но, все равно, он - злобный слизеринский гад». Может, и ей надо было на Слизерин? По крайней мере, тогда в такие вот моменты ей бы не было так стыдно за свое настроение…
Кэт чувствовала состояние подруги и благоразумно не лезла с разговорами. Вообще-то Кэт Бенедикт было, чем заняться за ужином. Она медленно оглядывала своими чистыми голубыми глазами страшекурсников и, на всякий случай, приветливо улыбалась. У Кэт Бенедикт, чистокровной волшебницы из древнего магического рода с самого поступления в школу была ясная и почти не скрываемая цель – она искала себе мужа.
В тоже время Кэт очень любила свою немного странную подругу. Лили была, по мнению Кэт, умницей и красавицей, но почему-то совсем не осознавала ни первого, ни второго. Эх, если бы у Кэт были такие глаза, цвета первой зелени в тени густых черных ресниц и волосы такие темные, почти черные, а самое главное, такие густые, что резинки, которыми подруга обычно схватывала волосы в хвост то и дело лопались прямо у нее в руках. У самой Кэт были тонкие светло-русые локоны, невыразительные, мелкие черты лица… ну может глаза еще ничего – большие, ярко голубые. Да, глаза – ее козырь. И еще добродушный, спокойный характер, милая улыбка. Она будет хорошей женой… какому-нибудь маглорожденному волшебнику. Чистокровный род Бенедикт из поколения в поколение «роднившийся» со своими родственниками, дальними и не очень, в конце концов начал вырождаться. И это не только отразилось на внешности последней из рода, но, что самое страшное, на ее магических способностях. У Кэт был так называемый «синдром Индрика» - нестабильный уровень магии. Индриком звали первого волшебника, у которого обнаружили эту болезнь. Он, обладая вообще-то большими способностями к магии, однажды не смог банально переместиться по каминной сети и сгинул где-то в ее недрах, сгорел, наверное. Вот и у Кэт могло неделями ничего не получаться на чарах, а потом вдруг в спальне взорваться безобидное завивающее заклинание для волос. Она старалась, конечно, но без помощи Лили ей бы пришлось туго. Именно из-за этой «болезни» она на первом курсе умоляла распределяющую шляпу не отправлять ее на Слизерин. Она с детства мечтала о большом семейном очаге, куче детей. Это было возможно только, если она вопреки воли родителей, полюбит и выйдет замуж за маглорожденного, еще лучше - магла. Только их в Хогвардсе вообще нет.
А Лили-то разозлилась не на шутку! Так всегда с ней бывает, если слишком резко вытащить ее из мечтаний на башне. Кэт хорошо знала свою подругу и сочла необходимым перевести разговор на учебу – это обычно срабатывало.
- Ну как, Лил, ты уже определилась с индивидуальной темой? Пойдешь к Флитвику или к МакГонаггал?
- Определилась… Пойду на зелья, – Лили еще продолжала злиться, но волна раздражения уже пошла на спад.
- К Снейпу? Ты с ума сошла? У тебя же… - Кэт не решилась сейчас напоминать подруге, что с зельями у нее дела обстоят неблестяще. Нет, она, конечно, все СОВы сдала на «превосходно», но Снейп никогда не выделял «мисс-с Брингс-с» так, как другие профессора.
- Слушай, а как же Флитвик? Он же обидится! Он ведь рассчитывает на тебя.
- Уже обиделся, - Лили нарочно, в наказание за уже прошедший приступ раздражения заставила себя выпить стакан нелюбимого тыквенного сока:
– Я уже сказала ему, что возьму проект по зельям. Потом, если успею, сделаю еще и по чарам.
Лили и Кэт закончили ужин и направились в гостиную Равенкло. По дороге Кэт не унималась…
- Но почему зелья? Ведь и Макгонагалл была бы рада, и Вектор, и…
- Знаешь, Кэт, что мне сказал профессор Флитвик после экзамена по чарам в прошлом году? «Вы молодец, мисс Брингс, у вас большой потенциал, его непременно надо развивать»!
- Ну и что плохого?
- А знаешь, что мне сказал Снейп? Я сама подошла к нему после экзамена сообщить, что приду к нему в класс на шестом курсе. Знаешь, что он мне сказал? «Ну и зря, мисс. «Превосходно» на СОВ – это ваш предел!» Предел, представляешь…
- Ну, во-первых, это же Снейп, а во-вторых, ты вроде бы тоже всегда считала, что для зелий нужен талант…
- Да. И у меня его нет.
- И?
- И поэтому я буду специализироваться на зельях, – отрезала Лили: – Понимаешь, у меня все так легко получается, у меня всюду потенциал, но нигде не талант, и все потому, что мне на самом деле ничего это не интересно, все скучно… Поэтому я пойду к Снейпу, если он только возьмет меня… Я отдала ему проект вчера после урока, но он еще ничего не ответил.
В кровати она долго ворочалась и не могла уснуть. «Может, пойти на башню? Нет, Кэт еще не спит, будет переживать, еще со мной увяжется. Может, и правда я зря с зельями это затеяла, ну обиделась на Снейпа, не обязательно же лезть на рожон? Только он, скорее всего, прав, и нет у тебя никакого таланта к зельям, и ничего из тебя путного не выйдет, Лилит Брингс! Еще чего!».
Проворочавшись еще с полчаса, она все-таки уснула… И ей приснился тот самый сон, который часто снился ей этой осенью.
Ей снился солнечный летний день, наполненный ароматом сохнущей травы, лужайка у озера в Хогвардсе и тонкий, даже тоненький, нежный почти прозрачный белый цветок в высокой траве. У него были изящные, почти прозрачные перламутровые лепестки, складывающиеся в изящную чашу. Сердцевина его тонко зеленела, нежно уводя взгляд в таинственную глубину белого сосуда. Он был так нежен и трогателен, так беззащитен. Таких цветов не бывает летом, это первоцвет. Но в ее сне он цвел прямо посреди летнего луга.
И вдруг все ломалось. Как будто мир начинал сворачиваться, или у пленки в старом магловском кинотеатре обгорали края. Ее охватывал ужас, паника. Огромные пласты земли вздымались кругом и кромсали сияющий летний луг, свергаясь в бездну, в ничто. Крушение мира постепенно подбиралась к ее цветку, а для нее не было ничего дороже, это сама ее жизнь. Но страшный молох не остановить, вот сейчас, сейчас…
«Не – е –ет!» - она вынырнула из кошмара, тяжело дыша, и села на кровати. Нет, ей непременно надо сейчас подышать воздухом. Кэт уже уснула.
Лили встала, накинула мантию поверх ночной рубашки и тихонько выскользнула из спальни.
|
Великобритания, 03.05.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
