Маленькая. Худенькая. Одна косичка расплелась. Не до конца, а так. Внизу только.
Стоит и смотрит. Глаза такие большие. Кажется, карие. И чистые. Теперь совсем тёмные. Почти чёрные. Потому что смотрит на небо. Да и в коридоре ни одного факела.
Сейчас заплачет. Не навзрыд. А так…так…естественно?
Влага медленно собирается. Накапливается. Небо уже покачивается. И звёзды плавают. Удивительно. Почему отражаются? Но ведь отражаются же. Чуть-чуть. Вот вот вот! Побежала… Маленькая, прозрачнее воздуха. Скатилась вниз. Чуть задержалась на изгибе и уползла за воротничок. Теперь другая. И так одна за другой. А она смотрит не отрываясь. Туда. Наверх. И ведь стоит босиком. Пол каменный. Хотя, что ей? Разве что камень холоднее холода…Да кто его знает, какого так. Быть таким…такой.
Трогательно. Хочется подойти. Протянуть руку. И сжать. Так сильно-сильно. Впиться пальцами и не отпускать. Чувствовать мягкий ворс пижамы и тепло. Настоящее.
Катрин Эполтон. Кажется так. Даже имя не успел запомнить. Да и как, если она такая бледная. Нет, не теперь, потому что…она всегда такой была. Хотя они все бледны. Эти подростки. Серые. Никакие. Встречаются среди них яркие пятна, но так редко. А вот она совсем серая. Незаметная. И сидела за последней партой. Да и маленькая – из-за котла не видно. Только из-за глаз и запомнилась. Один раз взглянула. Очень неуверенно. Ресницы дрожали. Голову от конспекта поднимала так медленно…Но когда взглянула…Всё. Прожгло до самого…нет, ни сердца (Мерлин, сердце?! У меня?!), а… туда, куда сам порой боишься заглянуть. И даже глубже.
Имя еле вспоминается. А взгляд…Такое навсегда. Уже две недели прошло. А до сих пор жутко. К такому не привыкнешь. Нет, привыкаешь, конечно, ведь есть и другие. Те, которые были до этого. И дети тоже. Но никогда – при тебе.
И случилось всё так неожиданно. Хотя нет. Мы знали, что рано или поздно это произойдёт. Военное время, как-никак. Ждали, да не ожидали. Не готовы были. И ведь даже не ночью. А под утро.
Шум в коридоре. Что-то случилось. Как тут не выйти?…на это, наверное, и рассчитано было. Вот и вышли. Дети, что с них взять… Любопытство. Будь оно проклято.
Потом отбились, конечно. Это так, вылазка была. Ха, зато какая! Сотни операций аврората стоила. И так всё мастерски. Тут было, чему восхититься. Если бы… Если… Это самое если сейчас стоит тут. Совсем рядом. На том самом месте. И смотрит на небо. Стоит, закутавшись в одеяло. Зачем оно теперь? Луна, на мгновение выглядывает в прорезь серой пелены. Бледные мёртвые лучи льются в открытое окно. И вокруг всё плывёт. Глаза режет от ослепительного бело-серебристого света. И девочка, задорно сморщив курносый носик, подставляет ему навстречу своё лицо. Такое же бледное и тонкое. Лучи скользят по длинному одеялу, ласкают белые волосы, тонут в этих глазах. Таких же огромных, но уже не… Смотреть больно. Так реально. Так по-настоящему. Так…так…так живо.
Мерлин, да ведь так оно и есть! Кошмарный сон…нет, явь… Тьма задери, как живая! - Мисс Эполтон?
Вздрогнула. Обернулась. Страх. Замешательство.
- Так-так-так…
Высокий худой мужчина медленно вышел из тени. Последние капельки лунного света на мгновение выхватили его бледное лицо, но луна, послав прощальные лучи, вновь утонула в мутном покрывале.
Коридор медленно погрузился во тьму, поглощая тёмный силуэт. Лишь маленькая босоногая девочка ярким пятнышком белела в темноте. - П-провессор Снейп?
Мерлин…Нет. Ошибся. Показалось. Наваждение. И этот свет… Всего лишь показалось… Как…как…ужасно…и…ноги не держат.
А она испугалась. Она меня боится. Даже теперь…
Даже теперь…
- Что вы здесь делаете?
Голос ровный. Хорошо.
- Я…тут звёзды, - совсем тихо. Почти неслышно. Одними губами.
Трудно дышать. Грудь сдавило.
А она такая…такая…
Поднимает голову. Чуть-чуть…ещё…и эти глаза. Они живут.
Мерлин… Девочка делает шаг вперёд, и мужчина отступает к стене. В чёрных глазах ужас.
Она смотрит, чуть склонив головку набок. Изучает. Долго и пристально. А потом улыбается. Широко. Открыто. «А веснушки всё равно видно. Белые такие», - проскальзывает мимоходом. - Вы, наверное, тоже хотели посмотреть на звёзды?
Она уже не испугана. Ей даже весело. «Они ведь могу веселиться? Мерлин, ну пусть они могут…» Не дожидаясь ответа, девочка утвердительно кивает головой и плотнее кутается в сползающее одеяло.
- Вы смотрите, я не буду мешать. На крыше они даже ярче. Я вчера была. Здорово ведь, что теперь можно, да? Я ведь не упаду, да? Ведь можно?
- Конечно, - с трудом выдавливает он. Губы дрожат. И пальцы онемели – так сильно вцепился в подоконник.
- А балы ведь не снимут? Ники сказал, что не снимут.
Она смотрит на него своими огромными яркими глазами. И он тихо шепчет:
- Нет. Не снимут.
- Спокойной ночи, профессор Снейп. И идите лучше к воооон тому окну, оттуда ещё лучше видно. И озеро тоже. Очень красиво.
Она улыбается на прощанье и, обдав холодом, просачивается сквозь стену.
Когда краешек прозрачного покрывала, скользящий по полу, впитался в камень, Снейп тяжело выдохнул и прикрыл глаза.
По коже пробежали мурашки – он снова вспомнил её взгляд. Такой тёплый…и живой. Живой взгляд мёртвого человека… Звёзды одна за другой, мигнув на последок, исчезают с небосвода. Светлеет. Многие совы уже вернулись в совятню, а высокий бледный мужчина в свободной чёрной мантии всё стоял около окна северной башни и пристально вглядывался в горизонт.
« А ведь всё ещё только начинается…»
| 
Великобритания, 07.05.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
