В которой профессор Снейп встречает старого знакомого …мы больше не должны испытывать постоянный страх перед зверями, богами и сновидениями.
Ф. Ницше В ночь со среды на четверг меня разбудил громкий стук в дверь. За стеной слышался какой-то переполох: голоса, крики, беготня. Я накинул мантию и выглянул в коридор — у моих дверей стояла взволнованная МакГонагалл: — Северус, там неприятности в хаффльпаффской башне. Подойдите, пожалуйста! «Неприятности» оказались приличным пожаром в коридоре. К тому времени, как я пришел, огонь уже потушили, учеников — за исключением виновников происшествия — вернули в спальни, и собравшиеся преподаватели разыскивали обитателей пострадавших картин. Зрелище оставляло желать лучшего: стены, полы и даже потолки обгорели, от живописных полотен остались обломки рам, все вокруг было покрыто сажей. Спасибо Мерлину, ни сами виновники, ни другие студенты не пострадали. — И как же это вам удалось? — я решил начать расспросы сам, не дожидаясь возвращения Филча и настоящего допроса с пристрастием. — Мы… мы не знаем… — трое четверокурсников дрожали от волнения. — Мы вышли в коридор, — начал самый бойкий из них, соображая, что ситуация куда серьезнее, чем нарушение школьных правил. — Там почему-то факелы не горели… Я удивленно поднял бровь: зачарованные факелы Хогвартса никогда сами по себе не гаснут. — Да, сэр, погасли все! Мы хотели зажечь хотя бы один… — …И тут оно все как вспыхнет! Сразу весь коридор!.. — …Да, мы пытались потушить, только ничего не получалось, хотя заклинания все были правильные!.. Они заговорили все разом, перебивая друг друга, но суть была уже ясна: эти идиоты умудрились поджечь целый коридор вместо того, чтобы зажечь факел! С трудом сдерживая раздражение, вызванное столь редкостной безмозглостью, я доложил Дамблдору о результатах беседы и отправился к себе, предоставив директору самому разбираться с этими тупицами. До утра еще оставалось часа три, а мне все же предстояла дуэль. Встретив Ковалевски, я приветственно кивнул ей: — Доброго вам утра, профессор! — И вам того же! — она заговорщицки подмигнула мне, и мое ощущение общей для двоих тайны усилилось. Так, начнем с простого: проходя мимо, я брызнул одурманивающим зельем на ее платье. И отвлекся на разговор с Вероникой. Выходя из Большого зала, Ковалевски пошатнулась в дверях: зелье начинало действовать. Она осторожно, по стенке, отошла к окну и выудила из кармана небольшую бутылочку. Отхлебнула из нее и, закрыв глаза, прислонилась к оконной раме. Я еще немного понаблюдал за ней: минуты через две-три она открыла глаза, а потом отстранилась от окна и быстрым шагом поспешила на занятия. Ладно, я на это зелье не очень-то и рассчитывал, у меня еще кое-что припасено! Жаль, мои любимые составы использовать было нельзя — противоядия готовились на слезах феникса, а они у меня как раз закончились. Тьфу ты, куда пропал Фоукс? Быстродействующие яды тоже отпадали — не успеет среагировать ни она, ни я. За обедом я пришел чуть раньше остальных и капнул в ее бокал зелье на основе тиса — тоже неплохой состав, если разобраться. Но за ужином Ковалевски появилась без малейших признаков отравления. Что она использует? Какие-то универсальные противоядия? — Как ваши дела, профессор? — глаза у нее были веселые. — Идут, — сообщил я ей. У меня еще день и две ночи до поединка, еще много чего можно успеть! Я вышел во двор и, найдя окна своей соперницы, наложил чары на шторы — в случае успеха с утра я нашел бы Ковалевски спеленатой в коконе из собственных занавесок. А вернувшись в замок и немного поразмыслив, добавил в ее кабинет пару воспламеняющихся книг и заколдовал учительский стол. Встать из-за него теперь будет не так-то просто. А большую часть освобождающих чар она не решится использовать в аудитории, наполненной учениками! Да и на книжки отвлечется… И пошел пить кофе к Веронике — эти вечерние встречи уже превратились в неизменную традицию. С утра Ковалевски выглядела свежей и веселой. Это уже задевало мое самолюбие! — Доброе утро, профессор. Как спалось? — Спасибо, чудесная ночь. Только вот луна светила так ярко, что пришлось задернуть шторы! Так, ладно… Вы, мадам, еще в своем кабинете не были! И на перемене я, как мальчишка, пошел посмотреть на результаты. Видеть противницу нужды не было: вполне достаточно послушать, что говорят студенты, выходящие с ее урока. — А видели, как Ковалевски стол схватил? Я испугалась!.. — Да чего тут пугаться, возится она со всякой черной магией, вот и ей самой досталось!.. — А огонь? Как у нас в коридоре, только поменьше!.. — Вот это еще вопрос, отчего у нас пожар случился!.. — Да ладно вам, она же огонь потушила. И со столом как-то договорилась… Слушать дальше смысла не было — и так все ясно. На следующей перемене я восстанавливал порядок на полке со студенческими зельями. Стоило мне вернуть колбы и флаконы на свои места, как полка вместе со всем своим содержимым оторвалась от стены и — Ш-Ш-ШУХ!!! — со всего маху рухнула вниз в облаке разноцветных осколков и брызг в нескольких дюймах от моей головы. Похоже, мадам Ковалевски наносила мне ответный визит — в мое отсутствие. Придумано хорошо — но мимо! Ну что ж, придется переходить к средствам посильнее. И, заодно, самому быть повнимательнее. Кстати, вот тот погром, который я с утра обнаружил в своем кабинете, — дело рук Дрюзга, понятно. А сам ли он додумался? Или ему кто помог — да заодно и дверь открыл? Несколько капель старой доброй Aqua Tofana за обедом — ждем результат! Определить симптомы отравления трудно, особенно если не знать, что за яд использовался. Пришлось применить модификацию — Тофане некуда было спешить, а у меня всего сутки на то, чтобы действие яда проявилось. За ужином Ковалевски мало ест и много пьет — может, она и не замечает признаков, а вот я ясно их вижу. Жду до утра — ей должно стать уже отчетливо хуже — и прихожу с противоядием! Поздним вечером я возвращался в свою комнату от Вероники. Дверь снова открывалась с проблемами. Да что с ней такое? Только ступив на собственный порог, я услышал какое-то ворчание. Дверь резко захлопнулась за моей спиной — понятно, зачарована… — Lumos! — лучше бы я этого не говорил. Потому что теперь я увидел, кто ворчал, а оно увидело меня. Я похолодел. Картинки многолетней давности пронеслись у меня в голове: коридор на третьем этаже, Квирелл-Лорд, выпущенный горный тролль… Вот тогда-то я и познакомился с этой тварью. А теперь она сидит посреди моей комнаты и смотрит на меня всеми шестью глазами! С интересом смотрит, чтоб ее… — Stupefy! — тварь поднимается на лапы, за моей спиной что-то падает. — Stupefy! — заклинание не работает! Волна страха все-таки прорывается на поверхность сознания. Собака выжидающе переминается, приоткрыв две из трех пастей. Рычание третьей становится угрожающим. — Petrificus Totalus! — палочка живет совершенно самостоятельной жизнью, вместо нужного заклинания она зажигает камин… Что я могу сделать? Тварь ведь просто сожрет меня! Ее терпение явно на исходе, слюна капает с отвисших складчатых губ, а глаза наливаются яростью… В тот раз, семь лет назад, она была привязана, дверь нормально открывалась и закрывалась, а у меня в руках была работающая палочка! Тогда она меня серьезно цапнула. Что она сделает со мной в этот раз? Я собираюсь с силами, сейчас должно получиться, должно: — Avada Kedavra! — с жалобным звоном рассыпается осколками оконное стекло, а я обессиленно опускаюсь на пол. Это же надо, я пережил двадцать лет общения с Вольдемортом, с Упивающимися, меня не тронули авроры и с моим существованием смирился даже Хмури, а тут — всего-навсего собака. Хаффльпаффец на моем месте бы расплакался, но я обошелся прикушенной губой. Собака почему-то медлит, а у меня уже нет ни сил, ни возможностей противостоять ей. Как там сказала вечером Ковалевски? «Спокойной ночи, профессор»? Так вот что она имела в виду. Самонадеянный идиот! Решил поиграть в составчики-растворчики и возомнил, что выиграю. Тварь медленно, растягивая удовольствие, подходит ко мне. Я безнадежно швырнул в нее попавшей под руку тяжелой книгой — зверюга злобно зарычала и ускорила шаг. Три пасти зависли в паре футов от меня — и я отодвинулся от их зловония. Ее шаг вперед — мое отползание назад, шаг вперед — отползание назад… Я бросил бесполезную палочку и нашарил рукой каминную кочергу — проку мало, но хоть что-то… Ее шаг — мое отползание. Она загоняет меня в угол, в угол, из которого я вряд ли выберусь… Коснувшись спиной стены, я покрепче сжимаю кочергу. Тварь делает еще шаг — и останавливается!.. Я сжимаюсь в своем углу и жду, что она будет делать. Собака недовольно рычит и скребет лапой пол на расстоянии вытянутой руки от меня — но дальше не двигается. Я взмахиваю рукой, привлекая ее внимание — она вскидывается, но ближе не подходит. Странно… А это что еще? На полу между мной и собакой прочерчена красная линия. Проверим: я цепляю переднюю лапу кочергой — зверюга подпрыгивает, но линию не пересекает. Оглядываюсь по сторонам: линия замыкается в круг, оставляя за своими пределами углы комнаты. Значит, пока я сижу здесь, она меня не съест. А с утра придет Ковалевски и выпустит меня… Мерлин, Ковалевски выпустит меня! Я буду всю ночь жаться по углам и ждать прихода польской деревенщины! А одна ли она появится? Монстр-то Хагридов, как бы она и последнего с собой не прихватила… Будь проклят тот день, когда я согласился на дурацкую дуэль! Кстати, а ведь должны были появиться авроры — непростительное проклятие в замке!.. Почему их нет? Вот уж не знаю, радоваться этому или огорчаться… Наверное, потому что проклятие не сработало? Или что-то с системой оповещения?.. Собака легла у самой линии и прикрыла глаза, я выждал минут десять и пошевелился — она тут же вскочила и зарычала. Если бы я мог добраться до ее пасти и влить снотворное! Но флакон с ним — на полке в другом конце комнаты, а добраться до пасти несложно — достаточно протянуть руку за линию, и тварь с радостью полакомится ею… Холодный февральский ветер дул в разбитое окно, шелестя страницами раскрытой книги на столе, и шторы хлопали, как крылья большой уставшей птицы, тщетно пытающейся взлететь. Пламя вздрагивало в камине. Ночь приближалась к своей середине, и через два-три часа темнота начнет бледнеть и станет серыми предрассветными сумерками. Старая моцартовская колыбельная некстати всплыла в голове: — Спи, моя радость, усни,
В доме погасли огни… Что-то изменилось, и я оглянулся на зверюгу: положив голову на лапы, она довольно урчала. Нравится, как я пою? Я осторожно продолжил: —… Дверь ни одна не скрипит,
Мышка за печкою спит… Дальше слова я не помню, остается мурлыкать одну мелодию… Я смотрю на собаку: она спит! Осторожно шевелюсь — она не двигается! Замолкаю — ну, дорогая, твои глаза и пасти я уже видел, ничего интересного! Попробуем с начала: — Спи, моя радость, усни… Я встаю и осторожно, по стенке, пробираюсь к полке с зельями, не переставая мурлыкать снотворный мотив. Что тут у меня из сильных зелий? Ага, вот это пойдет… Так, собачка, как тебя? Шарик, Тузик? Так, вот у тебя и пасть раскрыта, только проглоти… Проглотила? Ну вот, минут через десять можно будет наконец-то перестать распевать детские песни! Есть! Уф-ф, можно вздохнуть с облегчением: зверюга спит — без чего она там спит? — без задних лап! Но осторожность не помешает: я сооружаю веревочный намордник на все ее три пасти, связываю лапы — и спать! Чует мое сердце, без поединка не обойтись…
| 
Великобритания, 28.04.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
