В которой используется темная магия Война — хорошее дело, если броня ее отсвечивает надеждой.
Н. Макиавелли Утром я проверил, хорошо ли связана собака, подлил зелья в один из ее ртов — и отправился смотреть на Ковалевски. — Доброе утро, профессор Снейп! Как ночь? — Ничего, только ко мне забрела ваша болонка — немного мешала… Можете ее забрать. — Надеюсь, вы ее не поили? Водичкой? — распознала-таки Aqua Tofana! — Нет, мадам Ковалевски, я ее даже не кормил! — собой, имеется в виду. — В полдень за домиком Хагрида? — Как скажете, профессор. Около полудня я попрощался с Вероникой, приобняв и поцеловав ее, и пошел к домику лесника. Встретил свою противницу, и мы отправились в лес на поиски подходящего места. Ночное происшествие чуть подостыло в моей памяти, и я вынужден был признать, что идея красивая. — Как вы справились с Пушком? — Так его не Тузиком зовут? Спел ему колыбельную. А вы с тофановским напитком? — Противоядия на молоке — великая вещь против мышьяка! Кто бы рассказал мне, что можно идти на дуэль чуть ли не под руку с соперником и мило болтать с ним при этом?! Уж точно не поверил бы! Ковалевски старалась держаться уверенно, но я заметил ее напряженную спину и непроизвольно подрагивающие уголки губ — волнуется, а может — боится. Мне ее стало почему-то жалко: — Вы уверены, что хотите продолжать? — Alea jacta est, профессор***, — и мы вышли на окруженную плотным кольцом деревьев поляну. — Вы не против, я закрою пространство от внешних воздействий? Что-то не нравится мне в последнее время магия в замке… — А я после этого смогу задействовать хоть одно заклинание? Или как с собачкой? — Можете проверить все, что вам угодно, заранее! — она изумленно посмотрела на меня, и я понял: жульничать ей гордость не позволит. Тем лучше. Опять ее круговые взмахи руками, движения ее кулонов и снятые туфли — оригинальничать моя соперница не стала. А я упрямо проверил пару заклинаний на пролетающих птицах — все работало. — В позицию? Она встала напротив меня и не по-женски кивнула головой, обозначая поклон. Я ответил тем же и поднял палочку: — Expelliarmus! Реакция у нее оказалась неплохая: — Protego! Я еле успел увернуться от собственного заклинания. — Stupefy! Она отпрыгнула в сторону и ответила тем же; ну, уклоняться от оглушителей много ума не надо! Попробуем иначе: — Silencio! Кажется, попал. Она молча сделала замысловатое движение руками. Не буду выяснять на себе, что она там собиралась сотворить: — Protego! Взмах скрещенных рук с зажатым в одной из них кулоном и быстрое «фините» одними губами. А вот так? — Serpencorcia! Огненное кольцо — это, конечно, хорошо, так змея к ней не подберется, ладно, придется самому убирать, нечего ей вокруг меня ползать. Я бросил режущее заклятие, воспламеняющее… Суть дела я, в общем-то, уже понял. Мы по очереди перепробуем имеющиеся в запасе заклинания и благополучно их отразим. В голове настойчиво крутилась одна мысль, но я не давал ей оформиться более четко: я ведь знаю, что можно сделать, знаю… Уже формально швырнул «петрификус» и сразу отскочил в сторону — не хватало попасть под отраженное заклинание. — Ну что же вы? Мы ведь не в квиддич играем, чтобы мячики туда-сюда перекидывать! Impedimenta! Ах, не в квиддич?! Я увернулся и так и не успел додумать мысль, вместо этого я ее реализовал. Это старая уловка, и ей практически невозможно противостоять: — Imperio! Брось палочку! Она замерла и постаралась сжать палочку покрепче. Я и не рассчитывал, что она ее бросит, но пока она борется с моим приказом… — Crucio! Говорят, что для пыточного проклятия необходимо наслаждаться болью жертвы. Сказки для новичков и снобизм «знатоков». На самом деле, имея определенный навык, можно обойтись и без этого. Для воздействия средней силы вполне хватает удовлетворения от того, что заклятие работает… Не думал, что мне придется это вспоминать… Ковалевски громко вскрикнула и упала. Она явно старалась молчать, но не могла сдержать стоны, а наполненные слезами глаза смотрели на меня — с чем смотрели? С упреком? Обидой? Мольбой? Пожалуй, со всем сразу. Я снял проклятие и лениво сказал: — Вы проиграли, профессор. — Так нечестно! — она была готова выплеснуть изрядно возмущения. — Вы использовали непростительные проклятия!.. — Ну, во-первых, кто сказал, что будет честно? Я — бывший Упивающийся, знаете ли… А во-вторых — никаких необратимых последствий я не вызвал, — я развернулся и пошел в сторону замка. Это для нее нет серьезных последствий: поохает немного и успокоится, а я поднял со дна памяти все годы рядом с Лордом… — Было очень больно, профессор. Я обернулся и посмотрел на женщину, все еще сидящую на заснеженной траве. Что-то в ее лице заставило меня вернуться и протянуть ей руку, помогая встать. Что-то похожее на тот раз, когда я показал ей Метку на Вероникином семинаре. — Я знаю. И поверьте: это было не более чем среднее пыточное проклятие. Почему-то у меня появилось ощущение, что она поняла, откуда я знаю о силе «круцио». Она молча смотрела мне в глаза и все еще не отпускала мою руку. — Часто? — спросила она. — Достаточно, чтобы не забыть, — еще бы, забыть недовольство подозрительного Лорда… Больше мы так ничего и не сказали друг другу по дороге в замок. В холле она снова посмотрела мне в глаза — и мы молча разошлись по своим комнатам. Одной общей тайной стало больше. Разговаривать с кем-либо мне сегодня не хотелось, и я ушел к себе, сказав Веронике что-то про срочную работу. Остальные профессора уже давно привыкли к отшельничеству, находящему на меня временами. Хорошо, что утром я попросил Филча привести в порядок разгромленную комнату — сейчас о ночных событиях напоминали только кое-где сохранившиеся обрывки красной линии. Но, вероятно, незамкнутая она не работала. О дневных же — тяжесть и усталость, остающиеся только после применения непростительных проклятий. Это надо было забыть, прогнать из памяти вместе со взглядом заплаканных глаз моей коллеги. Я ушел в работу над циклом статей и рьяно взялся за критику исследований все той же Ковалевски: составление перечня ошибок и неточностей в ее работах — хороший способ не думать о ней как о недавней жертве моих проклятий… Вот здесь она упоминает мяту и мелиссу как взаимозаменяемые компоненты — это неверно, отличия есть… А в этом зелье использование ландыша весьма сомнительно… А это что за состав — Яриново зелье? Список из двадцати компонентов, пропорции, процесс приготовления — попробовать сварить из интереса, что ли? И жизнь потекла прежним чередом. Я по вечерам пил кофе с Вероникой, Хагрид, говорят, — чай с Ковалевски, а Дамблдор пытался развлечь лимонными дольками переживающую потерю Фоукса МакГонагалл. Март вступал в силу, пасмурный и влажный, с редкими проблесками яркого солнца и мокрым, тяжелым снегом. Студенты с подачи профессора по защите от темных сил разжигали костры на границе Черного леса, и все чаще над кострами слышались песни-веснянки. Для меня же весна так и оставалась нелюбимым временем года. Работать под шум просыпающейся природы было труднее, а наши отношения с Вероникой как-то завязли в ноздреватом снегу и раскисшей грязи и не двигались с места. …Вероника ворвалась ко мне в кабинет прямо посреди урока: — Северус! — она дула на покрасневшие пальцы. — Что это происходит? — Что происходит? Не знаю, профессор Стоун, пока что вы врываетесь ко мне на урок… — студенты оживились и перестали обращать внимание на котлы и их содержимое, поэтому пришлось их одернуть: — К концу занятия зелье должно быть готово, минус двадцать баллов за отсутствие и десять — за испорченное! Интерес учеников к Стоун мгновенно остыл. — Так что вы хотели так срочно узнать? — Я обожгла руку, разжигая камин! — Это бывает, особенно если пользоваться теми методами, которые вы преподаете. Но это не ко мне, а к мадам Помфри, — мое терпение было на исходе: конечно, наши отношения предполагали некоторую душевную близость… но даже Дамблдор не додумывался прерывать мои занятия по пустякам! — Да нет же! Я думаю, это какие-то чары! — она оглянулась и понизила голос. Я тоже перешел на таинственный шепот: — А я думаю, что в больничном крыле есть отличная мазь против ожогов, я сам готовил, — все ж таки урок никто не отменял, и ученики ждут! Вероника обиженно поджала губы и ушла, а я все равно не смог найти никакого разумного объяснения ее травме, кроме неловкости профессора. Погода потихоньку налаживалась, и уже возобновились квиддичные тренировки и уроки летного мастерства. Иногда, когда выдавалось время, я выходил посмотреть на своих. Мне нравилось, как летает Авис — ее стиль еще не сложился, но чувствовала она себя в воздухе уверенно, и я думал о том, чтобы поговорить со своей командой: на втором курсе девочку стоило попробовать в запасные. Как раз к тому времени станет понятно, кто из нее выйдет — охотник или ловец. В этот раз Алиса привычно обхватила метлу руками и ногами, поднялась в воздух, сделала круг над квиддичным полем — и резко ушла вниз, не справившись с управлением. Мы с мадам Хуч одновременно бросились к девочке, пытаясь замедлить ее падение, но она уже коснулась земли, разбив в кровь лицо. Положение ее рук говорило о неминуемых переломах. Я пошел за мадам Помфри, а мадам Хуч, прервав занятие, успокаивала испуганных учеников. Быстро обменявшись взглядами, мы пришли к выводу, что полеты сейчас лучше прекратить, а школьные метлы проверить. Когда Авис пришла в себя в палате, переломы были уже залечены, а повреждения на лице обработаны заживляющим составом. — Профессор Снейп?.. — Да, мисс Авис, как вы себя чувствуете? Вы можете рассказать, что случилось? Я все время вспоминал ее лицо первого сентября — лицо первой слизеринской студентки, определенной на факультет после падения Вольдеморта. Тогда оно было испуганным и осторожным, она не удивилась распределению — чаще всего мои студенты знают, куда попадут по семейной традиции. Но она боялась отверженного факультета, боялась той невидимой грани, за которой оказались — нет, уже давно были! — наши подземелья. Потом она изменилась, ее самыми яркими чертами оказались любопытство и желание проверить все самой. А сейчас в темных птичьих глазах снова прятались смущение и страх: — Я не знаю, как это вышло, профессор. Я ничего не делала, просто метла вдруг стала как живая… — и, подумав, добавила в свое оправдание: — Я нечаянно… — Хорошо, хорошо, Алиса, я попытаюсь разобраться, в чем дело. Поправляйтесь, я жду вас у себя на уроке! Ее слова ничего не прояснили, только еще больше запутали. Оставалось ждать результатов осмотра метел. И… Я стал наблюдать за Ковалевски, тем более что это было легко: она тоже проводила много времени в библиотеке. Читала, главным образом литературу по непростительным проклятиям. Встретив профессора с очередным фолиантом, я посмотрел ей в глаза — пожалуй, мне хотелось снова увидеть тот взгляд, которым она смотрела на меня после дуэли, — но вслух спросил: — Что вы хотите после драки, мадам Ковалевски? — Обставить вас в следующей, — но глаза говорили о чем-то совсем другом. О чем? Это было похоже на понимание…Не знаю, чего. — Не хотите мне помочь… На практике? — глаза оставались серьезными. Я так и подавился. Только подумал о понимании…Она рехнулась, или просто до меня что-то не дошло? — Вы в своем уме? — А что, освежите навыки… Ну, и что тут ответишь? Что навыки у меня и так неплохие? Ага, в непростительных проклятиях! Или что еще сказать? — Вы решили бросить вашу ворожбу и перейти на наши простенькие заклинания? — Хотите пари? Вы еще воспользуетесь этой моей «ворожбой» — спорим? — теперь она снова смотрела на меня с весельем. — На что спорим? — Ну… — она задумалась. — А, знаю! Если вы проигрываете, то используете мои зелья, не спрашивая, что из этого выйдет. А если проспорю я — буду целый семестр посещать ваши уроки. С тем курсом, с которым скажете. Идет? — она протянула мне ладонь. — Идет, — ответил я, и мы ударили по рукам. Мне тоже стало весело. И, как я ни старался, мне никак не удавалось застать мою коллегу за чем-либо подозрительным. Чтение книг из закрытого фонда у нас, кажется, не считается таковым? Но вскоре делать вид, что ничего не происходит, стало уже невозможно. События бешено завертелись, начиная с происшествия с гриффиндорской квиддичной командой. *** Alea jacta est — жребий брошен (лат.).
| 
Великобритания, 28.04.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
