Благолепный отрок, идеальная кандидатура и цветовосприятие кентавров. Есть хорошая идея. Что-то я совсем развлекаться перестал. Сижу в подземельях, словно у меня внезапно открылась аллергия на свежий воздух. Надо проветриться. Смотри-ка, не я один собрался. Наш вменяемый прорицатель тоже идет на прогулку. Он мне нравится, никогда не лезет в чужие дела и болтать не любит. - Добрый день. - Добрый день. - Не возражаешь, если мы прогуляемся вместе, Северус? Он всегда говорит всем ты. Если бы не совершенно ровный тон без капли фамильярности, это раздражало бы. Но в его исполнении это звучит естественно, а натуральность не может злить. - С чего такая фантазия? - Просто меня тянет. Не знаю, можно ли выразить словами внутреннюю потребность? - Ну, пойдем. - Ты наметил маршрут или собираешься идти куда попало? - Скажем так, есть пара мест, куда я точно не хочу. - Воспоминания? - Да. - Ты хочешь успокоиться? - Забыть. Он улыбнулся странноватой улыбкой. Фиренце всегда улыбается будто греческая статуя периода архаики, так уж устроено его лицо. С непривычки довольно жуткое зрелище. - Если хочешь, я могу проводить тебя в подходящее место. Там хорошее настроение. - Разве по мне заметно, что я жажду развеселиться? - Я не сказал веселое, Северус. Я сказал хорошее, в моем понимании, хорошее, это то, что уместно в данный момент. - Что ж. Пойдем. - Это далеко, садись мне на спину. - Кентавр повезет человека? - Почему нет? - Насколько я знаю, твое племя считает унизительным хоть в чем-нибудь походить на лошадей. - Я не собираюсь быть твоим верховым животным. Всего лишь помочь преодолеть расстояние, которое на своих двоих ты будешь преодолевать довольно долго. Не забудь. Я сам предложил. - Все-таки я с твоего позволения призову метлу. Спасибо за любезность, конечно, но если я оседлаю тебя, меня не будет покидать уверенность, что я сел кому-то на шею. Это унизительно прежде всего для меня. Я призываю из сарая свое помело, черт его помнит, сколько лет оно там пылится на всякий случай, а кентавр неожиданно усмехается. - Все хочешь делать сам, чтобы никогда ничем никому не быть обязанным? - Это не худшее решение. Ну, полетели? И поскакали. При всем желании не могу предложить тебе прокатиться в ответ на твою любезность. Помело тебя не выдержит. Он ничего не сказал в ответ, просто сорвался с места в галоп, так что нелегко стало поспевать за ним. Все-таки я давно не летал на метле. Последний раз, кажется семь лет назад. И то, это было всего лишь довольно вялое висение над квидичным полем. Да и метла неновая. Так, мысли вон. Мне бы за ним угнаться… …Уф! Ну слава Мерлину, мы на месте. Теперь только не упасть с метлы, такого позора я не переживу. - Ну как? Избавился от лишних мыслей? Что? Так это все?.. - Ты поэтому так несся? - Ты сам хотел забыть тревоги хоть на какое-то время. Садись. Люди не могут долго стоять. Он указал на камень. После такого полета я предпочту последовать его совету. Здесь странно. Вряд ли это место можно назвать красивым. С другой стороны, в конце ноября вообще немного бывает красивых мест. Но меня окутывает странное чувство нежности. Да, пожалуй именно горьковатая печальная нежность владеет этим местом. - Здесь хорошо. - Ты не сможешь забыть здесь. Это не то место. Но ты ведь и не хочешь забывать. Ты никогда ничего не забываешь. Если помнишь боль, почему не запомнить также крепко и радость? - Потому что теперь память о радости приносит куда большую боль. - Здесь ты можешь вспоминать без боли. Поэтому я тебя сюда и привел. Вспоминай. Это будет справедливо. - Справедливо? - Да, по отношению к этому месту. Оно забирает твою боль, а взамен просит причастности к твоей радости. - Оно заколдовано? - Не больше чем любой другой участок земли. Просто сложилось так, что сюда довольно часто приходили такие, как ты. Кому казалось, что они утратили нечто дорогое, и воспоминание об утраченном сокровище становилось для них мукой. А земля милосердна. И она дарила своим детям покой. Так здесь поселилось именно это настроение. Вспоминай. Если бы не сезон, я предложил бы тебе лечь, но вы, люди, такие хрупкие существа… Удивительно, но его присутствие ничего не решает. У меня такое чувство, что я один, а кентавр нечто вроде моего собственного внутреннего голоса. Во всяком случае, мне действительно хочется лечь. Почему бы и нет? Да, вот так. И раскинуть руки в стороны, словно для того, чтоб занять как можно больше места. Надо мной небо. Белесое низкое небо. И деревья в нем машут черными ветками будто отгоняют что-то. Странно, я вижу как плывут облака. Вообще-то это невозможно, потому что в облачной массе нет просвета. Но я все равно вижу, как она движется, густая будто взбитые сливки, которые пытаются осторожно вытряхнуть из миски на поверхность бисквитного коржа. В день рождения когда мне было десять я как обычно пришел к Бренде и застал её на кухне, где она как раз этим занималась. - Что-то ты рано сегодня, Северус. Я ждала тебя на час позже. Ну раз так, сам виноват. Поможешь мне. На вот, оближи миску. Помощь, называется. Это же удовольствие. Забраться на высокий табурет, пристроить на коленях фаянсовую белую миску и пальцем доставать со стенок сладкие сливки. Интересно, а чего это она с тортом затеялась? Сегодня какой-то праздник? Что-то он, Северус, не помнит. Ничего, спрашивать он не будет. Она сама скажет. Торт стал белым сверху донизу. Теперь она его украшает леденцовыми кленовыми и дубовыми листьями. А это он между прочим делал формочки. Еще месяц назад она вручила ему узкие полоски жести и попросила придать им форму небольших листьев. Он долго лазил по скверу, искал красивые маленькие листья, а потом осторожно изгибал жесть, поминутно прикладывая к образцам. Вот они ей зачем понадобились. А теперь она идет к кухонному шкафу и что-то оттуда достает. - Сложи-ка пустую посуду в раковину, мальчик. И поставь чайник. - Хорошо, Бренда. Когда он обернулся, в торте горели десять свечек. - С днем рождения, Северус. - Это…это мне, что ли? - А как ты думал? У тебя сегодня как-никак первый юбилей. Месяц назад у меня был четвертый юбилей. Я даже не вспомнил о нем. У меня вообще было всего два нормальных дня рождения. Тот, в десять лет. И два года назад, когда я обнаружил подарок под дверью своей комнаты. Странно, но сейчас действительно не больно вспоминать. И я даже может быть перечитаю эту смешную книгу, когда вернусь в Хогвартс. Моя жизнь вообще небогата праздниками. Для этого надо наверное быть готовым подпустить к себе людей. Принять как данность, что я им не очень-то интересен, но иногда они готовы обратить на меня внимание. Я не знаю, надо ли мне это. Наверное все-таки нет. Мне не нужно, чтоб меня любили все. Я никогда этого не требовал. Мне всегда казалось, что я хочу совсем мало. Всего дишь семью. Все мои праздники, которые удавались так или иначе связаны для меня с семьей. В них была или Бренда, или дети. И все. А вообще странно, так мечтать о семье и при этом все, кто стал ею, не связаны со мной кровными узами. Ни от кого не зависеть. Никому не быть обязанным, так он сказал? Ну да, я не люблю этого чувства. Я и так слишком много должен. Я не просил, чтоб меня спасали, но раз уж я выжил…как, как еще я могу заплатить долги? Когда я наконец пойму, что моя жизнь принадлежит только мне? И моим детям. Странно, здесь я могу спокойно так их называть. Ушла боль от их предательства. Только надолго ли? Боюсь, что стоит мне уйти, даже может быть просто встать и ненависть вернется. Такая же горькая и так же неотделимая от любви к ним. Без неё хорошо. Почти так же хорошо, как в то время, когда я еще им верил. - Она вернется? - Кто? - Ненависть. - Это зависит от тебя. Или ты позволишь ей, или нет. - Он обманул меня. - Я не берусь судить о том, о чем не знаю. Но могу сказать, что не чувствую силы в твоих словах. - Я по-твоему лгу? Лежать на влажных слежавшихся листья так хорошо. Я совсем не чувствую раздражения, хотя он вроде бы мне не верит. - Нет. Это не ложь, скорее иллюзия. Ты замотан в иллюзии как муха, оставленная пауком про запас. Она рвется, но чем судорожнее её движения, тем сильнее она запутывается. - Это совет? - Нет, Северус. Я не даю советов. Я не из тех, что освобождают мух. Каждый должен прожить свою жизнь сам. Я только говорю тебе, что вижу. Я вижу вокруг тебя иллюзии. И еще пространство вокруг тебя изменяется. - Как это? - Трудно объяснить. Все, рядом с чем ты стоишь, начинает производить немного иное впечатление чем раньше. Люди этого не замечают. У них просто по-другому устроены глаза. Обычно, когда вокруг человека происходят такие изменения, это означает, что скоро изменится сам человек. Вы, люди, такие строптивые существа…вы долго сопротивляетесь переменам в себе, так что вокруг вас реальность вечно готова рассыпаться на куски. Я пока видел только одного человека, который почти не насилует реальность. Не идеал, но близко к тому. - Кто же это? - Твой сын, Северус. Странно, и он туда же. Слава богу сейчас эти слова не вызывают ни бешенства ни боли от которой хочется вытащить сердце из груди и зашвырнуть подальше, чтоб оно болело где-нибудь в другом месте. Тем не менее надо быть последовательным: - Он мне не сын, Фиренце. - Это тебе тоже кажется. - Мне не кажется. Его родили другие люди, он принадлежит другой семье. - По вашим человеческим законам да, несомненно. Но кентавры видят иначе. Скажи, ты читал где-нибудь о том, как видят кентавры? - Мне всегда казалось, что так же как люди. - Ты ошибаешься, Северус. Глаза людей и кентавров похожи внешне, но совершенно по-разному устроены. Надо сказать, я первый раз видел то, что произошло между вами. У кентавров нет письменности, есть предания. В наших преданиях говорится, что раньше такое с людьми случалось чаще. Но век за веком люди теряли способность сближаться. Кентавры видели это и грустили, но ничего не могли поделать. Я не считаю своих сородичей более совершенными чем люди, и полагаю, что изоляция двух разумных народов ни к чему не приведет, но за всю свою долгую жизнь я всего один раз видел, как люди становятся родными. Для меня ведь это не какая-то глубокая психология, а всего лишь вопрос цветовосприятия. - Цветовосприятия? - Видишь ли, Северус, о том, что у тебя бледная кожа, черные глаза, волосы и мантия, неровные желтоватые зубы и тонкие губы я знаю чисто теоретически. Просто потому, что так тебя описывают люди. - Странно, что среди прочих неоспоримых свидетельств моей внешней привлекательности ты не назвал нос. - Мы говорим сейчас не о привлекательности. А твой нос я вижу всякий раз, как ты поворачиваешься ко мне в профиль. Для меня ты выглядишь как темно-лиловый силуэт. Впрочем, твой цвет не всегда был таким. - А каким он был раньше? Это было интересно. Никогда раньше не слышал о таком. - И как ты видишь, ну, скажем, деревья? - В виде цветных силуэтов я вижу только живых существ, и то не всех. Кентавров я вижу так же, как люди видят других людей. Да и кентавров, если на то пошло. А ты раньше, начиная со школьных лет, имел разные оттенки бордового цвета. Довольно агрессивный оттенок, надо сказать. Когда ты вернулся, ты был цвета венозной крови, а потом с годами она запеклась. А твой сын, когда пришел ко мне на урок был синим. Такие чистые цвета нечасто встречаются. Обычно чистота цвета свидетельствует, что с человеком все правильно, что он не конфликтует с собой и окружающим миром. - Стало быть я всегда был в конфликте, со всеми. Невесело это признавать, но что поделаешь. - Я нечасто видел тебя, но тот оттенок старого вина, что был тебе присущ, довольно долго не размывался. Курса до пятого. А потом цвет становился все грязнее. - Ты помнишь такие подробности? - Я с удовольствием запоминаю красивые цвета. Не так уж часто они среди людей встречаются. Еще реже возникают приятные глазу сочетания. И грустно бывает видеть, как они распадаются. Мне доводилось видеть, как меняются оттенки матери и ребенка. Когда ребенок на первом курсе школы, его цвет обычно не вступает в диссонанс с родительским. Должен сказать, что между родителями не так уж часто попадаются гармоничные сочетания, так что оттенок ребенка обычно близок только одному из них. - Тому, кого больше любит? - Тому, на кого больше похож. Кстати цвета первокурсников так же редко бывают чистыми как цвета взрослых. Похоже, люди утрачивают гармоничность и естественность еще в раннем детстве. По крайней мере теперь. Наши старики говорят, что раньше мир был куда красочнее. Не при них, а несколько поколений кентавров назад. То есть по вашему счету примерно в эпоху Ренессанса и раньше. - Ну ни фига себе? Надо же, использовал только что выражение Дика, и ничего не болит. Здесь действительно хорошее место. Фиренце снова улыбается. Мда, жутковато это все-таки. Наверное между собой они этого совсем не делают, а Фиренце просто хочет дать мне понять, что чувствует и пытается применить для этого человеческую мимику. - Так вот о семьях. Чем ближе к концу школы, тем меньше ребенок похож на родителей. Они становятся чужими людьми. Я наблюдаю это год за годом. Это печально. Но один раз я видел, как люди стали родными. Когда процесс начался, я боялся верить собственным глазам. У нас рассказывали об этом как о чуде, которого давно уже никто не видел. - А что ты видишь, когда это происходит? Ну, если оно происходит? - У людей, становящихся родными, цвета приходят в гармонию друг с другом. У тебя цвет на моих глазах изменился на лиловый. Сейчас он снова мутнеет и темнеет, но все еще довольно приятный. Не то, что прежний. А у твоего сына…Прости, кентавры так устроены, что не могут называть вещи иначе чем своими именами, так вот у него цвет стал темно-сиреневым. Очень красивое, хотя и неполное сочетание. Мне понадобилось обдумать все, что он мне сказал, но почему-то не хотелось ни вставать, ни смотреть в небо. Надо закрыть глаза. - Я пойду. У тебя есть метла, вернешься самостоятельно, когда почувствуешь, что пора. Я сказал тебе все, что должен был сказать. - Должен? - Я же говорил, внутренняя потребность. Мы должны только самим себе, остальное не в счет. Ты должен это хорошо понимать. Да уж, это точно. Он разворачивается к тропе. - Погоди. Я могу придти сюда потом еще раз? Или это невозможно? - Если у тебя будет внутренняя потребность оказаться здесь, ты здесь и окажешься. Если нет – окажешься где-нибудь еще. Земля, она разная. Но всегда добрая. Прощай, Северус. Он снялся с места в галоп осыпав меня листьями и комками влажной земли. Почему-то вся моя досада выразилась лишь в коротком движении головы и тут же сошла на нет. Мне надо подумать. Нет. Закрытые глаза не помогают. Хорошо, что я сейчас напрочь утратил способность глядеть на себя со стороны. Мне плевать, как я сейчас буду выглядеть. Мне нужно лечь лицом вниз и я лягу. Сухие бурые листья прямо перед глазами. Сухих мало, все-таки ноябрь, в основном влажные. Под листком я вижу куколку. Что-то она слишком легко укрыта. Совсем не готова к зиме. Один порыв ветра и её укрытие сметет. Мерлин, о чем я думаю? И зачем, на божескую милость я нагребаю на неё листьев побольше? Муха в паутине, каждый должен справляться сам. Я похоже из тех, кто предпочитает рвать паутину, если видит, что кто-то запутался. Правда это глупо. Распутывать мне некогда, а резко разорвав, можно серьезно повредить муху. Я последнее время не похож на себя. Всегда был сторонником фактов, а теперь одни эмоции. Надо вернуться к себе. Пора. Вот оно. Возникает чувство, что больше я здесь ничего не вылежу. Надо назад. Где там мое помело?
| 
Великобритания, 27.04.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
