Среда-четверг 18-19 ноября ночь. В свете нашего с Северусом разговора я перестала приходить в его комнаты по утрам. Это стало слишком опасно. Я не представляла себе, что он сделает теперь, если узнает, что я его по большому гамбургскому счёту дурачу. От Гермионы, Рона и Гарри приходили известия, что у профессора кошмарное настроение, на всех уроках он рвет и мечет, снимает баллы даже с родного факультета, что уже не лезло ни в какие ворота, и взыскание для Гермионы явно не за горами. Никакое ангельское поведение не заставит Снейпа отклониться от курса. Ему нужна была информация, и он намерен был ее получить. У меня из-за новостей и из-за того, что я боялась спускаться в подземелье, настроение тоже было не лучше. Я раздражалась на всех и огрызалась, когда ко мне обращались, почище Снейпа.
- Для тебя это как наркотик, - неодобрительно заметила Гермиона в среду.
- Ага, никакого особенного кайфа, зато привыкание просто чудовищное, - мрачно отве-тила я словами незабвенного сэра Макса из Ехо. Гермиона с творчеством Макса Фрая была незнакома, посему юмора не оценила.
- Ну сходи пока он на занятиях, в конце концов, - раздраженно воскликнула она. - Все лучше, чем на людей кидаться.
- Я боюсь.
- Никуда он с занятия не денется.
Я только вздохнула. Ладно, я туда действительно загляну завтра, пока он будет вести уроки. Приняв это решение я вернулась к своему вязанию. Гермиона объявила, что на время подготовки к семестровым тестам не будет брать заказы, поэтому я могла спокойно и не то-ропясь вязать Северусу роскошный аранский свитер. Однако в этот день я не могла сосредо-точиться вовсе. Мне вечно хотелось плакать, и Герми даже пришлось настоять на успокои-тельном зелье. Когда я проглотила полстакана этой мутной жидкости, то поняла на чем по-строен эффект. Человек немедленно брал себя в руки и не показывал своих душевных терзаний больше никому и никогда, просто из опасения, что его снова заставят пить эту гадость.
Среди ночи я внезапно проснулась и поняла, что спать не могу. Меня терзала сейчас не тоска, как все эти четыре дня, а непонятная мне тревога. Сердце ныло и страх изнутри под-катывал к горлу липкими приторными волнами. Некоторое время я заставляла себя лежать тихо, чтобы не разбудить Гермиону. Но долго я так держаться не могла. В конце концов я встала, тихонько оделась, завернулась в незаменимый гаррин плащ и тихо вышла из гриф-финдорской башни, разбудив портрет Толстой Тёти. Я осторожно прислушиваясь, чтоб не нарваться на Филча, спустилась в подземелье. Может мне так плохо оттого, что Северуса снова вызывал Темный Лорд? И сейчас ему больно и нужна помощь? В коридоре было тихо, а дверь в комнаты профессор зельеварения была заперта. Я назвала пароль и вошла в гостиную. Никого и ничего, но через мгновение из-за закрытой двери в спальню раздался громкий стон. Ему все-таки плохо. Я осторожно, не снимая пока плаща отворила дверь и вошла. Северус разметался на кровати и тяжело дышал. Ему, похоже, снился кошмар. Я подошла поближе и коснулась его руки, она была покрыта потом, хотя в комнате было мягко говоря не жарко. Прядь черных волос прилипла ко лбу. Я аккуратно укрыла его скинутым почти на пол одеялом, потом положила руку на лоб и прошептала:
- Тише, Северус, успокойся. Это сон, просто сон. Никто тебя не достанет здесь.
Я гладила его по щеке и бормотала нечто успокоительное до тех пор, пока он не стал дышать ровнее. Кошмар отступал. И вдруг судорожный вздох, и он открыл глаза. Я едва ус-пела отдернуть руку и отскочить на шаг, но мое дыхание в этот момент наверняка было отнюдь не бесшумным.
- Кто здесь? - голос резкий и подозрительный. Я не пошевелилась, ведь Гермиона не накладывала на меня сейчас заклятие тихих шагов.
- Люмос! - воскликнул он, схватив лежащую рядом палочку. Комната осветилась. Я взяла себя в руки, тем более, что моего дыхания теперь точно не было слышно. У меня его пере-хватило, потому что я первый раз видела Северуса не совсем одетым. Не целиком, конечно, но мне и торса хватило. Оставалось только надеяться, что это было не в последний раз. Его лицо постепенно рассталось с выражением настороженности, более того, в глазах, кажется, появи-лась надежда.
- Это вы? Что вы здесь делаете? Пожалуйста, не молчите.
Молчать дальше было бессмысленно. Он все равно не успокоится, а мне надо любой ценой продлить свое инкогнито. Но мой голос. Черт, он не должен был его распознать. По-этому я едва слышно прошептала:
- У вас был кошмар, Северус. Я это почувствовала и не могла не придти. Мне было страшно. Я боялась, что что-то случилось, что вам плохо. Теперь я пойду.
- Но вот так, сразу? Не уходите, мы должны поговорить. Я не выпущу вас! - он пробор-мотал несколько слов, и я поняла, что дверь заперта намертво. Я тихонько вздохнула.
- Ладно, давайте поговорим. Но вы не будете пытаться увидеть меня. Вы сейчас откроете дверь, и сделаете в комнате мрак кромешный.
- И вы сбежите, - мрачно закончил он.
- Я даю честное слово, что не уйду, пока мы не поговорим.
- И говорить вы будете громче. А то я не слышу почти ничего. Вы же не привидение, в самом-то деле.
- Говорить громче я не могу, но если вы сделаете, как я прошу, я подойду ближе.
- Хорошо, я сделаю, как вы просите, - вздохнул он.
- Честное слизеринское? - спросила я, любуясь его фигурой. Как жаль, что сейчас свет погаснет. Я даже вздохнула.
- Честное слизеринское, - кивнул он и снова забормотал заклинания. Через секунду чуть слышно скрипнула открывшаяся дверь, а в комнате стало темно, хоть глаз выколи. Я честно сделала шаг к кровати и встала рядом.
- О чем вы хотите говорить, Северус?
- Садитесь… куда-нибудь. Я не накинусь, если вы сядете на край постели.
- Правда? Хотелось бы верить, - я села.
- Как вас зовут? - спросил он.
- Я же сказала, придумайте сами. Сказать я не могу, врать - не хочу. Я и так вынуждена иногда вам врать.
- Так не врите!
- Не время пока. И потом... вы сами должны все выяснить. Без подсказок. Так будет лучше, правда.
- Вот возьму и выясню все сейчас.
- Вы слово дали, Северус, - укорила я профессора и взяла его за руку. Теперь дыхание перехватило у него.
- Зачем вы это делаете? - почти простонал он.
- Сама не знаю. Спасибо вам за подарок Северус. Я о таком всегда мечтала. Вы абсо-лютно все там учли.
- И вам спасибо, Гостья.
- Ну вот и разобрались с моим именем, - с облегчением прошептала я.
- Скажите, зачем вы касались меня в больничном крыле?
- Вы чувствовали? - смутилась я. Я вообще не очень тогда представляла, что делаю. Просто знала, что так было надо, ни о какой эротике тогда речи не шло, тем более, что его переодели в ночную рубашку.
- Как во сне. Я только потом понял, что это было наяву. Когда утром очнулся, а болит только рана на ноге. Вы знаете, что боль от Круцио остается надолго? Не такая острая, конечно, но мышцы еще долго отзываются стоном на малейшее прикосновение.
- Вам было больно?
- Нет, наоборот. От ваших прикосновений боль ушла. Вы знаете, в каком случае это возможно?
- Вы же правильно догадались, я маггла. Откуда мне знать?
- А я знаю, Гостья. Только, Мерлин великий, что же мне теперь делать? Это ведь воз-можно, только если человек любит того, кого лечит!
- Тогда все понятно. Это правда. А вам ничего не надо делать. Любовь - это подарок. За него ничего не требуют взамен. Я буду рада, если и вы полюбите меня, но если нет, то нет. Я хочу, чтобы вы были счастливы, чтобы улыбались и ценили жизнь.
- Я не умею любить. Я не знаю, что это такое, - с непередаваемой смесью горечи и гнева выдал невидимый мне Северус.
- Научитесь. Это непросто, но способность любить есть в каждом из нас. Просто в ком-то из нас её растили с детства, холили, берегли, как лучший цветок в саду. А у других в детстве за душой, как за садом не ухаживали. И заросло все бурьяном, садовые цветы заглохли.
- У меня все давно там умерло.
- Нет, Северус, не так они слабы, эти цветы. А у вас и подавно. Это у Тома Риддла вместо души не пепелище даже. И из-под пепла после пожара ростки пробиваются, иной раз сильнее и здоровее прежнего. У него вместо души плац заасфальтированный. Ничему там не прорасти. А у вас просто все заросло и слегка захирело. Надо только репьи повырывать, полить и удобрить почву немного. И душа ваша благополучно расцветет.
- Как у вас все легко, - хмыкнул он в темноте. - Вашими бы устами...
- Это нелегко, Северус. Это долгая кропотливая работа. Но вы справитесь. И не надо хотеть получить все и сразу. Сначала найдите в себе эту способность. А потом вы же теперь не один. Так что можете рассчитывать на помощь.
Я осторожно погладила его пальцы, потом, не в силах более сдерживать себя, безоши-бочно нашла в темноте его губы. На миг боль пронзила возбуждённые соски, когда я прижа-лась к нему. Он крепко обнял меня, жадно отвечая на поцелуй. Я не осталась в долгу, мои руки ласкали его покрытую шрамами спину, никакого света не надо было, чтоб ощутить эти фи-зические следы перенесенных страданий. В какой-то момент, я поняла, что сейчас мы оба окончательно и бесповоротно потеряем контроль над собой. Я не знала, почему, но точно знала, что этого нельзя было допустить. Это было невозможно, это все погубит. Это слишком рано, как бы нам обоим того ни хотелось. И я нашла силы выскользнуть из объятий Северуса и до-браться до двери:
- До свидания, - прошептала я и покинула его комнаты. Я не побежала к себе, а спрята-лась за статую ведьмы против двери. Оказалось, что поступила я правильно. Не прошло и минуты, как он выскочил из комнаты и стремительным шагом направился в сторону Гриф-финдорской башни. Чего не одеться мгновенно с помощью палочки-то, раз плюнуть. Я тоск-ливо вздохнула, провожая его взглядом. Пусть сначала разберется в себе и найдет тот самый росток, который надо будет вырастить в мощную секвойю. Когда он скрылся из виду, я снова зашла на минуту к нему в комнаты, прикрыть постель одеялом, чтоб не сильно простыла. Наверняка ведь бросил как попало, аскет чёртов.
Когда я тихонько кружным путем возвращалась в башню, ко мне, как всегда с опозда-нием, пришло дальнейшее осмысление моей садоводческой метафоры, и я тихонько засмея-лась. В моем родном городе ведущая фирма по продаже цветов регулярно за бесценок про-давала некондиционные комнатные растения. Они были как правило весьма неказисты. Их не успели продать вовремя, и они приобрели чахлый, а иногда и полудохлый вид. И мало кто понимал, что раз уж они пережили доставку из Голландии, растаможку, склад, салон и еще раз склад, то дома при некотором внимании и заботе они непременно разрастутся в пышные джунгли и будут много лет радовать своим обликом. Не только в благодарность за тепло и заботу, но еще и потому, что они были самыми выносливыми во всей партии. Сколько раз я их выхаживала, не в силах пройти мимо, как иные подбирают бездомных собак и кошек. Я по-купала такие вот растения, даже когда никакого места в доме не оставалось. За ними страшным призраком маячила мясорубка, куда отправлялись такие цветы после списания, если их и не-кондиционными не могли продать в срок. Даже если они ещё были живы, но никому не при-глянулись, их списывали и крошили в фарш. Мне было так жутко представить себе это, что я каждый раз придя за одним-двумя растениями, уносила семь-восемь. Я с нежностью подумала, что Северус, худой, неухоженный и мрачный, похож на такое вот растение, забытое в дальнем углу на самой нижней тёмной полке стеллажа. И я ещё больше, чем раньше, захотела добиться того, чтоб на его бледном бесстрастном лице почаще расцветала улыбка. Когда я подошла к портрету Толстой Тети, рядом никого уже не было. Он ушел. О том, что он приходил, говорил лишь едва уловимый запах прелой листвы и трав. Запах осени.
|
Великобритания, 29.04.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
