Суббота 28 ноября. Это утро могло бы стать для Снейпа абсолютным кошмаром, ведь сегодня он не пойдёт в рощу и не увидит её. Да, не пойдет, носа не высунет из замка. Ему надо смириться с жизнью без неё.
Да, все могло бы быть абсолютным кошмаром. Но он сегодня прекрасно выспался, а благодаря тому, что научился ценить все, что ему дают, он возблагодарил всех имеющихся во вселенной богов и счел, что день будет просто препоганым, а не абсолютно. Не торопясь вставать, Снейп закинул руки за голову и из чистого мазохизма принялся вспоминать в мель-чайших подробностях прошлую субботу. Сейчас было около половины девятого, значит не-делю назад в это время он как раз первый раз за день поцеловал её, там, среди алых японских клёнов. Минута за минутой, медленно он прокручивал свои воспоминания. Его рука полу-бессознательно блуждала по телу, повторяя её движения, в тщетной попытке наяву а не в во-ображении испытать то блаженство, которого он сам себя лишил. В мозгу громко и четко, фраза за фразой звучали её слова. И тихо, будто шепотом то, что говорил он сам. Рука при-коснулась к шраму на бедре. «Это тогда? В твой день рождения?», - прозвучал внутри него её голос. И тут Снейп резко сел на постели. Стоп! А откуда она знает, когда у него День Рож-дения? И что именно в этот день его ранили? Профессор вскочил, осмотрел себя и фыркнув помчался в ванную. Ему необходим ледяной душ, галлон кофе и что-нибудь съесть. Он дол-жен очень крепко подумать. Избавившись от несвоевременной эрекции, одевшись и затребо-вав у домашних эльфов завтрак, Снейп собственноручно заварил кофе, достал свой план по-имки хогвартской магглы и уселся у камина. Требовалось очень внимательно просканировать собственную память и вспомнить все, что не стыкуется, составить график на обеих появив-шихся в его жизни женщин.
Снейп умел работать, имел прекрасную память и незаурядный ум, который постоянно тренировал, поэтому уже к обеду ( к троллю ланч!) он имел результаты, которые вполне тянули на гипотезу. Нет, даже, пожалуй на теорию! Вот она, перед ним сводная таблица всего, что он знал и не знал о них обеих. Встречи, разговоры, письма, ощущения.
Он знал имя одной из них, другая отказывалась назвать свое, не желая врать. Так! Он слышал у одной только обычный голос, другая или пела или шептала. Ни одного раза не было так, что одна приходила к нему в комнату, когда он встречался с другой. Единственный раз, нечто подобное случилось, но он тогда хромал и к тому же долго сидел в школьном дворе, прежде чем вернуться к себе. Одна точно знала, что он моет голову мылом, другая это озву-чила. И они обе назвали затем этот запах запахом осени.
Только одна из них имела возможность залезть в его личное дело и узнать, когда у него День Рождения. Он готов был голову прозакладывать, что об этом никто в Хогвартсе не знает. Даже МакГонагалл, если и читала, то давно забыла. И эта самая одна из них поздравила его. Устроила все, пока он торчал в роще под дождем. Скорее всего, она видела, как он уходит. И она была в комнате, когда его призвали, поделилась с ним своей энергией, дождалась его возвращения, оказала первую помощь, вызвала Помфри (так, надо и Поппи к стенке прижать!), она знала, что эта рана получена в тот день. Но вслух об этом сказала другая. Другая, которая якобы живет в Хогсмите, видит Снейпа только по субботам и просто не может знать ни о том, на какое число приходится его День Рождения, ни о том, когда он получил эту рану. И похоже, ему не почудился вчера утром запах лета, он просто был. Она пришла, успокоила его, вот от-чего сменился его сон и были, прах все на свете подери, пятна на простыни. А потом ушла, побоявшись, что он снова, как в субботу, полезет в бутылку и прогонит её. Но стоп! Если она его приласкала, она что же, не сердится на его глупое и отвратительное, чего самому себе врать, поведение? Она простила его?!
Эта мысль показалась Снейпу совершенно неправдоподобной. Сам он свое поведение считал непростительным. Но ведь запах был. Теперь он в этом убежден! Поэтому и письмо было такое. Она поняла, почему он так поступил, и не сердится? И тон изменился, это просто тон близкого человека. Но как ей сказать, как попросить прощения? Может она все-таки ждет его там? В роще? Снейп посмотрел на часы. Обычное время их свидания миновало довольно давно, но вдруг? Профессора охватила безумная надежда, что вот сейчас он все ей скажет. Что встретит её на старом месте, и они все обсудят. Он вскочил с кресла, и на ходу натягивая плащ бросился вон из комнаты. ***
- Снейп куда-то понёсся, - задумчиво сказала Гермиона, глядя в окно. Она как всегда читала, сидя на подоконнике. Я подошла к окну. Высокая черная фигура была уже довольно далеко и быстро удалялась.
- Он что, бегом бежал? – недоверчиво поинтересовалась я. – Мне уже не удалось раз-глядеть.
- Бежал так, словно за ним дементоры гонятся, - подтвердила Гермиона.
- Интересно, это его вызвали? Или он в рощу побежал?
- А что он… - начала было Гермиона, но внезапно осеклась. – Знаешь, а хороший вопрос. Чтоб аппарировать, ему надо выйти за пределы Хогвартса, а ворота в другой стороне. С другой стороны, что он забыл в роще? Неужели надеется застать там тебя? Надо быть психом, чтобы думать, что ты придешь после того, как он тебя прогнал.
- Погоди, дай подумать, - попросила я. Минут десять я просчитывала варианты.
- Ну, что! – поторопила меня Гермиона.
- Неутешительно, Герми! Крепись. Если предположение, что он понёсся в рощу верно, то вероятнее всего, это потому что он сложил в уме два и два.
- Поясни!
- Как я понимаю, я сделала два больших ляпа. Первый ляп, я допустила на том свидании.
- Ты про то, что напугала его?
- Нет. Я спросила его про шрам на ноге.
- А что тут такого?
- Форма вопроса. Мы никогда с ним не поднимали тему его дня рождения. А тогда я его спросила, остался ли этот шрам со дня его рождения. Понимаешь? Теоретически мы с ним не виделись ровно две недели. И я могла знать об этом шраме только одно, что он поранил ногу где-то в этот промежуток времени. Потому что это все, что он мне сказал. А о его дне рождения мне узнать и вовсе было неоткуда.
- Почему же он вспомнил об этом только сейчас? А тогда он что, не заметил?
- Ну, ты смешная. Естественно не заметил. Ему было очень не до этого, знаешь ли. Я уж надеялась, что он и не вспомнит. Я тоже вспомнила о нем только через несколько дней.
- Ладно, а второй ляп?
- От меня вчера пахло духами.
- И что?
- Ничего особенного, кроме того, что ваш профессор сам составлял этот запах и обоняние у него, как у собаки.
- Да, тогда он действительно мог составить в уме два и два, как ты выражаешься, - за-думчиво заметила Гермиона. – Но это мне не объясняет, почему он пошел в рощу, а не кинулся искать тебя по Хогвартсу. С чего он взял, что ты туда пойдёшь?
- Знаешь, учитывая, что у него вчера все простыни были в пятнах, а от подушки пахло моими духами, он вполне мог сделать вывод, что я не сержусь. А бежал так, потому что опо-здал к нашему обычному времени.
- Хорошо, тогда почему ты не там, ведь ты не сердишься? Может, пойдешь и объясни-тесь?
- А вот такая я непредсказуемая, - рассмеялась я. – Никуда я не пойду. Пусть здесь ловит. И как следует просит прощения. Нельзя же совсем все на блюдечке получать, избалуется. А мне нравится, что он такой неизбалованный. Я тут еще одну ракушку напела. Пойду, отнесу, пусть порадуется.
- А говоришь, что баловать не будешь, - улыбнулась волшебница. – Постой секунду спокойно, народу здесь, конечно, мало, все в деревню пошли, но чары на походку я тебе все равно наложу.
- Спасибо, Герми, - сказала я. – Что бы я без тебя делала?
- Не знаю, топала бы наверное, - отмахнулась девушка. Никого профессор в роще не обнаружил, но как ни странно особенно не расстроился. Само по себе разгадывание загадки, объясняющее практически все несуразности его, сде-лавшей в последнее время крутой поворот, личной жизни, давало Снейпу чувство прибли-женное к эйфории. Ну, насколько ему вообще была свойственна эйфория. Он мог надеяться все исправить, объяснить и, в конечном счёте вернуть её.
Сейчас профессор точно знал, что второй раз потерять её не сможет. Да, сделает все, чтоб обезопасить её, но лишиться её еще раз – ни за что. Наверное она права, несмотря на войну жизнь продолжается. И он действительно хочет жить. Нельзя ждать непонятно чего, лучше мало, но вместе, чем долго, но друг без друга. Он открыл свою дверь и почувствовал запах лета снова. Точно посередине столика, лежала маленькая синяя ракушка. Профессор улыбнулся. Его девочка снова хотела с ним поговорить.
- Сонорус, - сказал Снейп, с интересом касаясь подарка палочкой.
Ах, не дели ты с музыкой слова -
Ах, не дели ты с музыкой слова.
Они, как мы с тобой, неразделимы.
А если не сольются воедино,
То лгут слова, а музыка права.
Но что еще так нежно обоймет?
Так глубоко на дно души заглянет?
Поманит, позовет и не обманет
И все печали до конца поймет.
Ах, не ищи ты трещинку в любви,
Не проверяй кирпичики на прочность.
А то ведь вот случится, как нарочно -
Со страху страхи сбудутся твои!
А ну-ка, загляни судьбе в глаза -
Увидишь только то, что сам захочешь.
От веры до сомненья путь короче,
Гораздо, ох, короче, чем назад...
Ах, не пускай ты ревность на порог -
Она и ненасытна и всеядна.
И ты пропал, когда промолвил: "Ладно!
Проверим подозренья хоть разок".
Сомненья дьявол ловок и хитер -
Погашенное снова жжет страданье.
И не стремись услышать оправданья:
Они - поленья в этот же костер!
Но - не надо! Пусть напев беспечный
Успокоит душу и умерит боль.
Страх с Любовью - они рядом вечно.
Значит любишь, если так с тобой!
Ах, не дели ты с музыкой слова...
Ах, не ищи ты трещинку в любви... Это был ответ на их разговор и Снейп вдруг подумал, что может быть он понимает песни лучше, чем просто слова. Он представил себе, что весь тот смысл, что вложен был в эти песни ему сказали обычными словами. Представил… и спокойно пожал плечами. Определённо, он упрям, всегда насторожен, устал от негативного к себе отношения, но одновременно настолько привык ничего другого не ждать от окружающих, что обычные слова не дошли бы до сознания. Он бы попросту не поверил. Снейп кивнул, соглашаясь со своими рассуждениями, ему вдруг захотелось ответить ей столь же связно. Он даже помнил, да, точно помнил этот сонет. По-дойдя к шкафу, Снейп снял с полки томик Петрарки и принялся его перелистывать, номер сонета, он за давностью лет естественно забыл. Но долго сонет прятаться не стал. Уже через пять минут профессор тихо, но несомненно вслух, начал читать. Я решила поставить нечто вроде эксперимента. Уже неоднократно я пользовалась своим Менестрелем. Заказы на музыку он принимал беспрекословно в любой форме. От «Ян Пи-терсон Свелинк Фантазия эха, a-moll в исполнении Густава Леонардта» до «Что-нибудь ро-мантическое, пожалуйста, под погоду и лирическое настроение». Музыка неизменно звучала и мне всегда нравилось то, что я слышала. На этот раз, меня пробрал особенно жестокий приступ тоски по Северусу. Мне хотелось все бросить и просто придти к нему и все рассказать. Плюнуть на все планы. В этот-то момент мне и пришла в голову идея. Я погладила лютню своего менестреля и сказала:
- Знаешь, самой прекрасной музыкой для меня сейчас будет голос профессора Снейпа. Что бы он сейчас ни говорил, я так хочу услышать его голос, если это возможно, пожалуйста.
И я услышала. Тихий глубокий, такой прекрасный голос….
Уже заря румянила восток,
А свет звезды, что немила Юноне,
Еще сиял на бледном небосклоне
Над полюсом, прекрасен и далек;
Уже старушка вздула огонек
И села прясть, согрев над ним ладони,
И, помня о неписаном законе,
Любовники прощались - вышел срок,
Когда моя надежда, увядая,
Не прежнею пришла ко мне дорогой,
Размытой болью и закрытой сном,
И как бы молвила, едва живая:
"Не падай духом, не смотри с тревогой.
Твой взор еще увидит жизнь в моем".
Некоторое время я слышала только шелест, потом…
Я поступал ему наперекор,
И все до неких пор сходило гладко,
Но вновь Амур прицелился украдкой,
Чтоб отомстить сполна за свой позор.
Я снова чаял дать ему отпор,
Вложив в борьбу все силы без остатка,
Но стрелы разговаривают кратко,
Тем более, что он стрелял в упор.
Я даже не успел загородиться,
В мгновенье ока взятый на прицел,
Когда ничто грозы не предвещало,
Иль на вершине разума укрыться
От злой беды, о чем потом жалел,
Но в сожаленьях поздних проку мало.
И ещё…
Вздыхаю, словно шелестит листвой
Печальный ветер, слезы льются градом,
Когда смотрю на вас печальным взглядом,
Из-за которой в мире я чужой.
Улыбки вашей видя свет благой,
Я не тоскую по иным усладам,
И жизнь уже не кажется мне адом,
Когда любуюсь вашей красотой.
Но стынет кровь, как только вы уйдете,
Когда, покинут вашими лучами,
Улыбки роковой не вижу я.
И, грудь открыв любовными ключами,
Душа освобождается от плоти,
Чтоб следовать за вами, жизнь моя.
После я услышала вздох и слова:
- Ладно, надо иногда и делом заниматься. Работы шестого курса еще не проверены. Не дай Мерлин, чтоб там было хоть что-то сверх зельеделия.
Он замолчал, а я вежливо поблагодарила Менестреля. Не то, чтоб это было обязательно, но он был так похож на самого Северуса, что я просто не в состоянии была относиться к нему как к безделушке, пусть даже и волшебной. Ему дано было радовать меня, и я не могла не поблагодарить за доставленную радость. За моей спиной осторожно выдохнули, но я все равно в испуге дернулась. Не люблю неожиданных звуков. Гермиона отошла, наконец от двери.
- Какие красивые стихи. Что он читал? Ты в курсе?
- Сонеты Петрарки. Кажется самое начало. Ты когда вошла?
- Два стихотворения назад. И побоялась тебя тревожить, так что застыла на месте и старалась дышать пореже. Никогда бы не подумала, что Снейп может так читать стихи. И вообще читать стихи.
- А мне почему-то казалось всегда, что он их любит. У него много сборников стихов на полках в гостиной. Только…- я вспомнила, что на этих полках было очень много пыли, - он их очень давно не брал в руки.
- Мне показалось, что он читал это для тебя, - сказала Гермиона. – Он, наверное очень переживает, что вы больше не встречаетесь.
Я не знала, что на это сказать, поэтому слегка перевела стрелки.
- Как твоя отработка? Ты почему-то вчера так ничего и не сказала.
- Да, хотела как следует подумать. Знаешь, я тебе открою сейчас страшную тайну.
- О! Даже так?
- Я за школьные годы привыкла не доверять слизеринцам. Они всегда ведут себя вызы-вающе, они наглые и с самого первого курса кичатся происхождением и задирают других. Но у них там на седьмом курсе есть парень… Эрик Чизхольм. Месяц назад я споткнулась в биб-лиотеке, рассыпала книги. Он случайно оказался рядом, и я уже была готова к насмешкам и грубости, а он просто помог мне их собрать и расставить по местам. И мы тогда даже немного поговорили. С ним было интересно, он совсем не высокомерный, не называет меня грязнок-ровкой. Я потом специально проверила, у его родителей замок в центре Шотландии. Их род старше Вильгельма Завоевателя. Он мне понравился, и мне показалось, что я ему тоже. Но знаешь, я так привыкла не доверять слизеринцам, они всегда мне казались скользкими, как та змея, что у них на гербе.
- Герми, ты когда-нибудь змею в руках держала?
- Нет, только шкуру на зельеварении. Она входит в некоторые зелья как компонент.
- Я тебя сейчас немного просветю. Или просвещу, как лучше? У меня знаешь ли старший брат работает в зоопарке, и я довольно регулярно брала в руки змей. Хочешь страшную тайну? – Я сделала загадочное лицо. Гермиона даже подалась вперед, поскольку последние слова я прошептала драматическим шепотом.
- Ну? – спросила она.
- Змеи не скользкие, - просветила я её тем же шепотом. – Они совершенно сухие, не-множко неровные, но гладкие. И к тому же тёплые, потому что их температура равна темпе-ратуре окружающего воздуха. – Я перестала шептать. – Знаешь, держать в руках змею очень приятно, честно. Я никак не могу понять, откуда у всех вокруг эта железная уверенность, что змеи покрыты некой загадочной слизью?
- Правда?
- Что правда?
- Правда их приятно трогать?
- Да. Если, конечно их не боишься. Я не боюсь. Я вообще не боюсь животных. Но не имея нужной квалификации, некоторых опасаюсь.
- И ты могла бы, скажем погладить гиппогрифа?
- Почему нет? А вот летать на нем стала бы, наверное, только по суровой необходимости.
- Почему?
- Высоты боюсь, а что?
- Высоты? Странно.
- Почему? Боится же Рон пауков.
- Он много чего боится, хотя пауки, несомненно, вне конкуренции. Но ты не побоялась Снейпа, а он несомненно опаснее гиппогрифа.
- Хватит меня подкалывать. Лучше расскажи мне причем тут этот Эрик к твоей отработке у Снейпа.
- Я вчера поговорила с профессором… и он мне рассказал, кого и почему отправляют в Слизерин. И у меня изменилось отношение. В общем, раньше я ругала себя за то, что мне так понравился Эрик, старалась не подходить к нему, не разговаривать, хотя мне хотелось. А те-перь… теперь я думаю, что все в порядке. Я думаю, что могу верить Эрику. И знаешь, у тебя не осталось лишних ниток?
- Полно, а что?
- Хочу связать Эрику шарф на рождество.
- Герми, в запретном лесу подохнут все акромантулы! Ты не заболела? Тебе Снейпа мало?
- Знаешь, я тут посидела в библиотеке, поискала литературу про ауру вещей, потом сама попробовала прочитать ауру на свитере, который ты вяжешь Снейпу, и который вязала Гарри. Я поняла. Хочу, чтоб у Эрика тоже было нечто с такой аурой.
- А какая аура у шарфа для Снейпа?
- Не знаю. И не хочу тебя расстраивать, но кажется препаршивая. Я прямо бешусь, когда вынуждена сидеть перед ним и ковырять петли, а он весь такой важный проверяет свитки с домашними работами. Даже не смогла ему посочувствовать из-за всех этих записочек.
- Каких записочек? – насторожилась я.
- А ему девять пятикурсниц прислали записки с объяснением в любви, - фыркнула Гер-миона.
- Сразу девять?!
- Ага, все факультеты, кроме Слизерина.
- И что он делал?
- Ругался на чем свет стоит. Потом меня спросил, что с ними делать. Наверное он им как-то объяснит, что они не слишком разумно себя ведут. По крайней мере мне показалось, что он с ними поговорит. Ладно, я пойду в библиотеку. – она развернулась к двери, потом вдруг снова обернулась. – Я нормально выгляжу?
- Вполне, - успокоила я волшебницу. Похоже, она шла не столько читать, сколько смотреть на Эрика. Или не только смотреть, может она на самом деле нравится парню.
Вернулась Гермиона незадолго до восьми румяная и довольная.
- И давно библиотеку перенесли на открытый воздух, - поинтересовалась я.
- Что? – изумилась Гермиона. – А, вот ты о чем. Я недолго была в библиотеке, мы с Эриком пошли гулять, почти сразу.
Ей явно не терпелось поделиться впечатлениями, да и мне было любопытно.
- Давай, рассказывай, пока не взорвалась от избытка эмоций, - улыбнулась я.
- Ох, слушай, как же мне повезло. Понимаешь, я туда пришла, а там Эрик, прямо рядом с моим любимым местом. Он вообще-то последнее время часто там сидел, но я в такие моменты отсаживалась подальше, а тут думаю, а ладно, пойду туда. И он сам первый заговорил, и сказал, что рад, что наконец я сюда села.
- Он там тебя караулил?
- Оказалось, что да. Знаешь, - девушка пожала плечами. – Он ведь умный, много учится, ему не надо, чтоб я ему помогала. А я так привыкла, что окружающим я только для этого и нужна, - Она растерянно умолкла.
- Так кажется всегда бывает. Я много лет была уверена, что для тех молодых людей, которые мне нравятся, я агрессивная толстая корова. Они всегда недвусмысленно давали мне это понять, демонстративно предпочитая что-нибудь субтильное и с «тонкой душевной ор-ганизацией». Проще говоря, чуть что визжать и кидаться за спасением и помощью. Мне было так удивительно, когда ваш профессор поднял меня на руки, а на мои протесты по поводу поднятия тяжестей только посмотрел недоуменно.
- А ты протестовала? Зачем?!
- Вообще-то сдуру, как я сейчас понимаю. Он меня спокойно донёс, куда хотел. Но я действительно не тростинка. Я даже тяжелее чем кажусь. Просто я привыкла, что меня из-за этого даже на танец приглашают в последнюю очередь, когда больше уже некого.
- А ты умеешь танцевать?
- Программу бала девятнадцатого века почти целиком. Вальсы, польки, мазурки, контрдансы. Лансье, лендлер и чардаш не возьмусь.
- Здорово! Научишь?
- Пусть тебя твой Эрик учит. Сама же говорила, он из знатной семьи, его должны были обучать с детства.
- Ну, может быть. Так вот, он, оказывается долго не решался спросить меня, могу ли я дружить с парнем из Слизерина, или все гриффиндорцы их ненавидят по определению. А дальше все так легко пошло, когда я сказала, что это глупо, ненавидеть человека только за то, что он с другого факультета. И он предложил пойти поговорить куда-нибудь, где никого не будет, потому что это только мы такие демократичные, а все остальные нас не поймут. И мы пошли гулять. И разговаривали, разговаривали…
- Что-то ты как-то подозрительно краснеешь, - заметила я. – Колись уже, целовались, да?
Она счастливо кивнула.
- И это совсем не то же самое, что с Роном или с Виктором. Я когда им позволила, то ничего не чувствовала. Только было неудобно и мокро. А Эрик, совсем другой. Мне так по-нравилось. И он пригласил меня пойти с ним на Рождественский бал.
- И ты, естественно, согласилась.
- Да. А что, не надо было?
- Не знаю. Я же твоего Эрика в глаза никогда не видела. Может и правильно. А может лучше было сказать что-нибудь типа: я подумаю, на следующем свидании скажу. Согласилась и хорошо. А что тебе такого Снейп сказал, что ты перестала бояться?
- Он сказал, что в Слизерин попадают те, кому надо компенсировать чем-то отсутствие любви в жизни. Кому не хватало дома ласки и понимания, кто не научился любить. И я по-думала, что поэтому слизеринцы такие высокомерные. Они просто боятся, что к ним будут плохо относиться и стараются заранее показать, что им плевать и они крутые.
- Наверное, он прав, он же их декан долгие годы.
- Не сейчас. МакГонагалл его отстранила. Но он, похоже не расстроился.
- У него стало больше времени на отдых и больше желания отдыхать, - сказала я. – Кстати, тебе пора. Уже без двух восемь.
- Вот черт! Я опаздываю! – Гермиону вынесло за двери со сверхзвуковой скоростью. Я пару минут подумала, потом попросила Менестреля опять дать мне послушать голос Северуса Снейпа. - На этот раз, вы и в самом деле опоздали, - Снейп говорил холодным безразличным тоном. Констатировал факт.
- Это я виноват, профессор.
Он оторвал взгляд от пергамента. Какого гоблина? Она что, пришла не одна? За гриф-финдоркой стоял семикурсник с его факультета.
- Что вы здесь делаете, мистер Чизхольм?
- Я пришел объяснить, что это я задержал мисс Гренджер в библиотеке, так что вина за её опоздание целиком на мне.
Снейп оглядел обоих. Похоже девчонка вовсю меняет свое отношение к Слизерину. Быстро она. Или это уже давно продолжается? Пара хорошо смотрелась вместе, но на бледном лице профессора не отразилось по этому поводу никаких эмоций.
- Я учту ваше заявление мистер Чизхольм. – ровным голосом сообщил он. – А теперь соблаговолите выйти и оставить мисс Гренджер один на один с её отработкой. Все равно вы ей ничем не поможете.
Снейп констатировал, что парочка обменялась проникновенными взглядами, после чего парень вышел.
- Принимайтесь за дело, мисс Гренджер, и ради Мерлина, шевелитесь. А то вы и вместо рождественского бала будете здесь сидеть, вместо того, чтобы танцевать с мистером Чиз-хольмом.
- Почему вы решили, что я буду танцевать именно с ним, профессор?
- А что, он еще не пригласил вас на бал? Ну, значит скоро пригласит. Не волнуйтесь.
- Но с чего вы взяли, что он должен меня пригласить?
- Если мои глаза меня не обманывают, у вас роман.
Как забавно она смутилась? Даже приятно посмотреть.
- Судя по вашей реакции, мисс Гренджер, я угадал, - тон у него стал ленивый. Очень хорошо, что у нее роман с этим парнем. Во-первых, Чизхольм в принципе не плох. Неглупый парень, высокий, симпатичный. Немногословный и не слишком общительный. Несмотря на знатность и зажиточность семьи, Чизхольм не стал маленьким капризным кичащимся своим происхождением ублюдком. По многолетнему опыту Снейп мог сказать, что вероятней всего, его родители просто не обращали на него внимания, передоверив воспитание учителям и нянькам. Это не избалованный до мозга костей Малфой, которому с одной стороны внушили, что он пуп земли, а с другой - научили пресмыкаться перед всяким, кто сильнее. Чизхольм производил приятное впечатление и был настолько адекватен, что иногда Снейп даже удив-лялся, почему парень не попал в Равенкло. Во-вторых, из-за своего романа Гренджер, воз-можно, станет менее сдержанной. Будет проще раскрутить её на информацию, если предло-жить к примеру просто отменить эту отработку. Хотя, она же гриффиндорка, она на это не пойдет, мерлинова задница! Снейп делал вид, что занимается делом, на самом же деле он раздумывал о том, как вынудить Гренджер расколоться. Гриффиндорка вязала, мрачно сжав губы и выставив вперед подбородок. Снейп понимал, что носить этот шарф все равно не сможет. Одного вида девушки было достаточно, чтобы понять, там такая аура, у-уу. Смело можно дарить врагам, для скорейшей победы. Волдеморту, например. Кстати, об ауре. Он решил попытаться еще раз.
- Мисс Гренджер, а вы в курсе, что вещи, сделанные вручную имеют определённую ауру? – спокойно спросил профессор.
- Да, - несколько настороженно подтвердила гриффиндорка.
- А вы знаете, что аура от вашего нынешнего вязания и от свитера мистера Уизли имеет совершенно разный цвет?
- Рон мой друг, естественно у меня было не такое паршивое настроение, когда я вязала ему подарок.
- Вы в курсе, что ваш «друг» целуется по углам с мисс Патил?
- Я же сказала, он мой друг, а не мой парень. Мне все равно, где именно и с кем он це-луется.
- Замечательно, да здравствует хвалёное гриффиндорское благородство, - ехидно вы-плюнул Снейп. – Но, вот ведь в чем загвоздка. Теплых чувств в том свитере тоже нет. Неза-дача-то какая. Удовлетворение результатом труда, но никак не желание порадовать. Вот что написано на том свитере. И знаете что. Я сегодня специально прогулялся слегка по школе, и обратил немного внимания на одежду окружающих. Так странно, никогда не думал, что буду с интересом рассматривать тряпки. Так вот представьте себе, я нашел четыре таких свитера. Это наверняка не все, не могли же все в один день одеть именно свитера вашей работы, правда? – тон становился всё ласковей. - И везде одна и та же аура. Спокойное безразличие, удовлетво-рение своей работой и благопожелание владельцу. Вежливое, ровное, как «приходите ещё», которое вы получаете от продавца покидая магазин. И знаете, что самое интересное, мисс Гренджер? – его тон превратился в ласковый шепот.
Она помотала головой, и он все тем же шелковым тоном просветил её:
- Если бы вы вязали только эти четыре свитера, вам пришлось бы начать еще в середине прошлого курса, если принять во внимание вашу нынешнюю скорость вязания. Я молчу о том, что у вас не такая ровная вязка как на тех изделиях, что я сегодня видел. Что вы можете сказать на это, мисс Гренджер?
- Ровно ничего, профессор Снейп.
- Тогда скажу я. Эти свитера вязали не вы. Их вязала другая женщина, маггла. Я знаю, как её зовут, как она выглядит, я вообще многое про неё знаю. Мне надо с ней встретиться, и вы мне в этом поможете.
- Я не понимаю, о чем вы говорите, профессор, - ровным голосом просветила его Гер-миона.
- Перестаньте упираться, Гренджер. Это же очевидно, вы терпеть не можете вязать, де-лаете это медленно и плохо! Какого гоблина вы упираетесь! Помогите мне встретиться с этой женщиной и можете быть свободны. Ваш шарф все равно нельзя носить, вы хоть понимаете, что вещь, сделанная с такими мыслями, будет душить своего владельца? Или вы как Блэк, все еще ребенок?!
- Я не ребенок, профессор! - возмутилась девушка. – Это вы себя ведете мягко говоря нелогично. Сперва заставляете меня что-то делать из-под палки, а потом хотите, чтоб на сде-ланной вещи была аура любви и нежности. Если очень хочется, я продемонстрирую вам тот шарф, который вяжу для Эр… для мистера Чизхольма! Сможете убедиться, что там другая аура!
- И такая же неровная вязка, как на этом, - у Снейпа тоже лопнуло терпение и он повысил голос. – Вы недавно вяжете, это ясно каждому, кто на вас посмотрит. Может вас к директору отвести и объяснить, что вы приютили магглу в своей комнате?
- Пожалуйста, ведите, профессор, - она даже слегка улыбнулась. Мерлинова задница, эти бабы попросту сговорились все втроем. Его опять загнали в тупик.
- Спасибо за разрешение, мисс Гренджер, - язвительно проговорил он. У него оставалось совсем немного способов воздействия. – Вы хоть понимаете, что для неё это опасно? Она же не владеет магией, а вдруг на неё кто-нибудь заклятие наложит?
- Я не понимаю, о чем вы говорите, сэр.
- Все вы отлично понимаете, - хмыкнул он. – Вы прижали к стенке человека, перед ко-торым тряслись почти семь лет и которого терпеть не можете. Как тут не позлорадствовать немного, что он оказывается тоже не железный и не все может. Например, не может погово-рить с женщиной, которая превратилась для него в смысл жизни.
- Если она для вас, как вы говорите, сэр, смысл жизни, то как вы могли отпустить её так далеко от себя?
- Сглупу, мисс Гренджер. Не дай вам Мерлин проговориться кому-либо о том, что я вам сейчас сказал. Вы единственное на весь Хогвартс существо, которое знает, что профессор Снейп тоже иногда бывает идиотом. Это опасное знание, я уже сейчас подумываю, не стереть ли вам память об этом нашем разговоре.
- Я не скажу никому, профессор. Это ваша жизнь и никто не имеет права в неё вмеши-ваться.
- Рад, что вы столь тактичны. Ладно, тролль с вами. Идите отсюда, – проворчал он. - До понедельника я не хочу вас видеть, и мне осточертели шаги Чизхольма за дверью. Подумайте о том, что я вам сказал.
Он проводил её взглядом, устало облокотился о стол и положил голову на руки. Мак-Гонагалл в курсе, Гренджер в курсе. Скоро весь Хогвартс будет должно быть в курсе, что профессор Снейп влюбился. Вот смеху-то будет. Хотя, если он её так и не найдет, то вряд ли кто поверит. Он и сам не верит, если честно. Не бывает так, чтобы раз и все, что он себе так долго внушал, рухнуло. Хотя где-то в глубине души ехидный внутренний голос говорил, что дескать ломать не строить и дурное дело не хитрое. И что он еще пожалеет, что все порушил.
Со стороны это выглядело особенным бредом. Он так старался уверить всех, что кроме раздражения и злобы ничего испытывать не способен, так хотел доказать всем, что ему никто не нужен. И ведь доказал, и все верили. И оставляли в покое, и вечное дурное отношение к нему проявлялось только на педсоветах, а они, слава Мерлину, бывают нечасто. И вот теперь столько лет труда гиппогрифу под хвост. Он не железный, он хочет жить, нуждается в заботе, ласке, стуке спиц и тихом пении в своей комнате. Он оговаривается поминутно, называя «своё» «нашим». Он видит во сне, как открывается дверь и в комнату входит она. И тролль побери все на свете, ему страшно. Он даже Волдеморта так не боится, как своих новых же-ланий. Он так долго приучал себя ничего не хотеть, он с детства привык, что его желания всем до задницы. А сейчас он постоянно чего-то хотел. Сперва его научили хотеть и получать же-лаемое. Теперь он добивался этого сам и чувствовал себя из-за этого кошмарно наглым. Иногда хотелось сказать себе, что раз не дают, значит не достоин, так всегда было. Он всегда не подходил. Не годился, чтоб защищать его, чтоб дружить с ним, чтоб любить его, чтоб ве-рить ему, чтоб утешать его. Так всегда было, это был должно быть какой-то непонятный, но от этого не менее могучий закон природы. А теперь он нахально собирается требовать объяс-нений с этой самой природы. Спрашивать её с какой это стати он не годится для всего этого. Что это в нем не так? Почему с ним обходятся несправедливо? Что он сделал такого, что его все ненавидят или презирают?
На этом гневном вопросе, Снейп сам себя привычно прервал. Он знал, что сделал. Но через минуту понял, что на сей раз на него это не оказывает привычного воздействия. Да, он это сделал, но тролль побери! До этого к нему относились точно так же. Никакой разницы. Он, может и сделал-то все это из соображения: ненавидите, ладно, так пусть хоть будет за что! Снейп понял, что чувство вины больше не довлеет над всей его жизнью. И это было прекрасно. Он больше не чувствовал себя недостойным. И даже его вина перед ней не то, чтобы перестала существовать, просто он понял, что за это действительно можно простить. Надо только понять. И он верил, что она поймет.
Мысли снова вернулись к основному вопросу. Как, тролль задери, выкурить её из ук-рытия? Ему было без неё грустно и одиноко. Он тосковал по ней. Не столько даже по ласкам и поцелуям, хотя это тоже было очень существенно, сколько по улыбке, голосу, сухому стуку спиц. Гренджер совсем не так стучала спицами, как она. Он тосковал по звуку её дыхания, когда она спит. По наморщенному носу. Она морщит его, когда что-то не получается, и сер-дито хмурит при этом брови. По всей её забавной мимике и веселому фырканью всякий раз, как ей удавалось вызвать улыбку на его непривычном к этому лице.
Мужчина вздохнул, как же все стало… странно. Он поднялся из кресла и пошел в свои комнаты. Теперь, когда он так сблизился с ней, он снова перестал называть их домом. Но кое-что изменилось. Теперь он точно знал, что они станут домом, когда в них появится она. Только это будет не его дом. Это будет ИХ дом.
Он вошел в гостиную, теперь найдя камин растопленным он накладывал чары неугасания, чтоб дрова горели до тех пор пока он не вернется, так что в комнате было тепло. Снейп сел в кресло и задумался. Что же надо сделать, чтоб она вернулась? Она простила его, но не воз-вращается, что он делает не так? Что надо сделать, чтоб показать, что он её ждет? Немного подумав, профессор кивнул собственным мыслям. В голове созрело решение, завтра он ап-парирует в Лондон, а сейчас ляжет спать.
|
Великобритания, 29.04.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
