В семь часов меня разбудил бой часов в гостиной. Оказалось, что бьют они не каждый час, как все нормальные часы, а с учетом некоего идеального распорядка дня: в семь – подъем, в восемь – пожалуйте завтракать, уважаемые преподаватели, в девять – марш на уроки, ну и так далее, до отбоя в одиннадцать часов. Вставать так рано я не привыкла, но поскольку в этот раз выспалась, открывшиеся перспективы меня не огорчили. Я умылась, оделась, накинула серую мантию, которую привела в порядок Пинси, и спустилась к завтраку в Большой зал. Коллеги встретили меня приветливо, поинтересовались, как я устроилась, все ли в порядке, удобно ли, сухо ли, тепло ли. Я, естественно, всем была довольна, кроме, собственно, завтрака. Я ненавижу овсянку. И тыквенный сок омерзителен. Бросив взгляд на тарелки остальных преподавателей, я поняла, что пала жертвой «стандартного меню»: профессор Флитвик пил чай и ел яичницу, слизеринский декан пил кофе, насколько я могла судить. Надо попробовать договориться с Пинси насчет чая и сэндвичей. После стакана тыквенного сока и тарелки овсянки я серьезно сомневалась в своей способности сеять «разумное, доброе, вечное». К счастью, студенты приезжали вечером, а занятия начинались только на следующий день. У меня было достаточно времени, чтобы осмотреть замок, согласовать учебный план, разобрать книги и отправить матери и сестрам сову.
Однако первым делом я наведалась в отведенный мне кабинет и, немного подумав, украсила стены скандинавским орнаментом из сплетающихся змей и трав. Больше в голову мне ничего не пришло. Можно было бы, конечно, повесить «портрет» Эгиля Скальгримссона, увеличив миниатюру из книги, но, представив, что могут сделать с рисунком веселые и невежественные студенты, отказалась от этой мысли. Ладно, для начала сойдет и так, а потом я что-нибудь придумаю.
* * *
За уборкой, прогулками и решением методических вопросов день прошел незаметно. В девять я спустилась в Большой зал, чтобы поприсутствовать на знаменитой церемонии распределения, послушать речь Директора, ну, и поужинать, конечно. Разумеется, я немало слышала о четырех факультетах Хогвартса. Также как и о том, что вражда и соперничество между студентами и даже деканами является, в некотором роде, «визитной карточкой» школы. Но, на мое счастье, меня это не касалось: я, повторюсь, не заканчивала Хогвартс, поэтому с легким сердцем решила не придерживаться некоторых местных традиций. Это не моя война. Хотя стоило признать, что к учебному процессу деление на факультеты будет иметь самое прямое отношение, поскольку разные факультеты - это разные темпераменты и способности. Наблюдая за шляпой и испуганными детишками, я мысленно переименовала факультеты: Хаффлпафф – «трудяги», Равенкло – «умники», Слизерин – «политики», Гриффиндор – «забияки». Что до меня, я бы предпочла иметь дело с «умниками» и «политиками».
Дамблдор произнес приветственную речь, запретил первокурсникам ходить в Запретный лес, среди прочего представил меня, и пир начался. В зале было торжественно и очень шумно. Я, видимо, то ли уже успела забыть, что такое школа, то ли вообще никогда не знала, что можно ТАК кричать. Мне ни хотелось уже ни есть, ни пить, хотя стол просто ломился. Тишины! Просто тишины! Господи, только бы лицо меня не подвело! У меня было ощущение, что я пытаюсь улыбаться с кусочком лимона во рту, а в голове туда-сюда носится стадо гиппогрифов. Но в своих страданиях, я, как ни странно, была не одинока. Мрачный и черный декан Слизерина, профессор Снейп, сидел на другом конце стола с таким выражением лица, будто у него болели все зубы сразу. Ну, значит, хорошее настроение не является частью местного корпоративного стиля. К счастью. Я стерла с лица улыбку.
Ужин закончился без приключений, я поднялась наверх. Покопавшись в себе, с неудовольствием обнаружила, что волнуюсь - не столько за себя, сколько за свой никчемный беззащитный предмет. Будь я хорошим преподавателем, я бы, наверное, смогла рассказать своим ученикам о хрупкой красоте времени, о магии слова и звука, о совершенстве резких рунных линий и о многом другом. Но я не могла, это было слишком «мое», как первая и единственная любовь. Вы станете рассказывать толпе подростков в пубертате о своей любви? Я – нет.
А в гостиной на столе, как ответ на мои мысли, уже лежали списки студентов и расписание. Все оказалось не так уж плохо. Желающих набралось человек десять на курс, в среднем. В основном Равенкло, конечно. Ну, и остальных понемногу. Неплохо, очень неплохо. От первого и второго курсов я, к счастью, была избавлена.
***
Первый мой урок у пятого курса поверг меня в черную тоску. Что бы кто ни думал, подростки-маги ничем не превосходят подростков, обделенных магическими способностями. Они точно так же, в большинстве своем, невежественны, нелюбопытны и плохо воспитаны. Их кругозор ограничен журналами вроде «Квиддич позавчера, вчера, сегодня, завтра и послезавтра» и Vogue for Witches. Они неплохо успевают в таких предметах, как чары и трансфигурация, - ведь от них зависит бытовой комфорт любого волшебника, - но моему предмету прилежание вряд ли грозило.
Конечно, никто из них не читал саг. Только одна девочка читала «Старшую Эдду». Еще одна девочка (другая) читала «Беовульфа». Отлично. Уже удача. Но тут бойкий молодой человек с факультета Гриффиндор поинтересовался, какая фамилия была у Эдд, старшей и младшей. Я почувствовала, что способна произнести непростительное заклятье. И пусть меня тут же уволят. И посадят в Азкабан. И все кончится.
Но я никогда не искала легких путей. Поэтому улыбнулась как можно ласковее и очень спокойно сказала:
- Очень интересный вопрос, мистер…
- Седрик. Седрик Горн, профессор!
- Что ж, мистер Горн, вопрос настолько интересный, что я не могу лишить вас удовольствия самостоятельно найти на него ответ к следующему занятию. А поскольку эта тема интересует меня не меньше, чем вас, напишите, пожалуйста, эссе, я с удовольствием прочту. Не менее трех футов, если вас не затруднит, - тут я снова улыбнулась.
Класс как-то судорожно вздохнул и замер. Похоже, они, наконец, поняли, во что ввязались. Уж не знаю, что у них получится с рунической магией, но, по крайней мере, читать научатся.
Остаток урока прошел в теплой дружественной обстановке и без приключений. Первичное знакомство с футарком состоялось. И, слава богам, дурацких вопросов никто больше не задавал.
Спустя неделю занятий все мои подопечные уже испытывали ко мне уверенную, но сдержанную неприязнь. Кое у кого она грозила перейти в открытую ненависть, у большинства обещала стать унылой покорностью и лишь у пары студентов могла перерасти в любовь и уважение к предмету. Меня такой расклад, в общем и целом, устраивал. Не то чтобы мне очень нравилось снимать баллы, читать бесконечные эссе и терпеть колючие взгляды подростков, но честь моего предмета меня заботила намного больше, чем собственная репутация. Деканы факультетов, к счастью, никак в мои дела не вмешивались и в целом одобряли методы воздействия на неокрепшие умы.
Что до меня, то я всем сердцем полюбила Хогвартс со всеми его привидениями, горгульями, движущимися лестницами, башнями, подземельями, совами, кошками, преподавателями и учениками, но осталась совершенно равнодушна к школе как таковой. Я не люблю школьную мифологию. Мне все равно, какой факультет наберет больше всего баллов и чья команда выиграет чемпионат по квиддичу в этом году. Мне никто не будет слать валентинок, и я никогда не влюблюсь в высокого симпатичного семикурсника - потому что школьная форма асексуальна, а ум молодого человека напоминает кипящее малиновое варенье: много пузырей, слишком сладко и что-то постоянно застревает в зубах.
Мне не хотелось ни в чем участвовать, но хотелось наблюдать. Это так приятно - полуприкрыв глаза, следить за движениями, словами, улыбками. Равнодушное спокойствие – самое блаженное и счастливое состояние! Ну и щепотка праздного любопытства для пикантности. Я уже знала, что больше всего студенты любят профессора Флитвика: у него легкий характер и он никогда не выходит из себя. Профессор МакГонагалл сурова, но справедлива, ее уважают и побаиваются. А профессор Снейп, самый ненавистный преподаватель, безжалостно снимает баллы и назначает отработки. Сибиллу Трелони никто не боится и не любит, а сама она, похоже, любит огневиски даже больше Прорицаний. Как ни странно, я умудрилась в довольно короткий срок собрать и целую коллекцию вовсе не нужных мне мелких сплетен: кто из студентов с кем встречается, кто чей друг, а кто кому враг. Странно, потому что обычно никто со мной не откровенничает, да и я ни у кого ничего не спрашиваю особенно. Наверное, было бы забавно подружиться с кем-нибудь из преподавателей, чтобы можно было пить чай по вечерам, говорить о науке и магии и немножко сплетничать. Но… то ли тут никто не сплетничает, то ли я сама не похожа на сплетницу.
Впрочем, с одним человек в Хогвартсе я, как ни странно, умудрилась подружиться. С лесничим Хагридом. Похоже, он обо всех обитателях школы был хорошего мнения, и мне повезло не стать исключением. Поэтому почти каждую субботу я отправлялась в гости в хижину на окраине Запретного леса, пила там дрянной чай и беседовала о повадках всяких удивительных и опасных животных, о которых раньше только в книжках читала, слушала забавные истории об учениках и преподавателях и играла с огромным псом Клыком - страшным на вид, но очень добродушным зверем (надо сказать, желающих проверить Хагридово утверждение о безобидности псины было немного).
И если случится так, что мне действительно нужно будет узнать что-нибудь эдакое, я всегда смогу задать вопрос Хагриду. Он расскажет, что знает, и потом даже не вспомнит, что я спросила, и не задумается, зачем я спросила. Почему-то мне было приятно думать об этом. Хотя пока мне совершенно не хотелось спрашивать ни о чем таком. К счастью.
Великобритания, 29.04.24.
ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ
ПОДШИВКИ 
Стиль хорош - особенно для повествования от первого лица. 